– Мотылек, вставай! Солнце уже взошло!
Сонный Мотылек неохотно приоткрыл глаза. Бабушка права – действительно взошло, причем успело подняться довольно высоко. Вон как ярко светит сквозь вощеную бумагу. В нос тут же забрались такие знакомые, крепкие и сладкие запахи кладовки. Над головой, прицепленные к стропилам, сушатся серо-зеленые метелки мяты, свисают гирлянды белого чеснока, красного стручкового перца и черных древесных грибов, вкусно пахнут золотистые низки жирной копченой рыбы. По стенам на тонких веревочках развешаны десятки вишневых и коричневых, сладко пахнущих лепешек, на которых уже пасутся мухи. Так бабушка запасает на зиму абрикосы и вишни – протерев их в кашу, выливает на плоские камни и высушивает на солнце. И еще почему-то щекочет ноздри горьковатый терпкий запах полыни.
Маленькая тесная кладовка превратилась в спальню только накануне вечером. Мотылек самовольно перевесил сюда свой гамак, заявив бабушке, что теперь тут будет мужская половина дома – дескать, мужчина должен спать не с бабушкой, а отдельно. Ута поворчала, посмеялась, но спорить с внуком не стала, про себя подумав, что Мотыльку скоро надоест спать одному или ему приснится страшный сон – и он перебежит обратно.
Мотыльку в голову то и дело приходили разнообразные сногсшибательные идеи. Например, несколько недель назад он объявил бабушке, что ему не нравится его имя, – «какое-то оно девчоночье» – а потому он меняет его на Великий Водяной Дракон Царь Микавы. Эта блажь так прочно засела ему в голову, что чуть ли не три недели он откликался исключительно на Великого Водяного Дракона, а если его по ошибке называли Мотыльком, сердился и поднимал крик. Но как-то раз «Царь Микавы» целый день плескался у пристани с мальчиком с Косы по имени Водомерка и так с ним сошелся, что к вечеру в знак вечной дружбы поменялся с ним именами. Однако имя «Водомерка» ему совсем не нравилось, да и мальчик вернулся к себе на Косу. Не прошло и двух дней, как оба новых имени были совершенно забыты.
– Вставай, соня!
Ута заглянула в кладовку. Бабушка невысокая и полненькая; у нее круглое загорелое лицо, румяные щеки, раскосые ласковые глаза, и вся она похожа на пожилую домашнюю кошку. Голова туго обмотана ярко-красным праздничным платком, чтобы спрятать седые виски, на морщинистой шее – бусы из ракушек.
– Я же знаю, что ты проснулся! Поднимайся, солнышко, завтрак на столе!
– Ну бабушка, еще немножко поваляюсь…
– Ты не забыл, какой сегодня день?
– А какой?
Ута улыбнулась, протянула руку и повесила на гвоздик над гамаком сплетенную из соломы тигриную морду.
Мотылек взглянул на плетенку, и с него весь сон вмиг слетел. Сегодня же начинается праздник Голодных Духов!
По всей империи – от южных джунглей царства Ле Лои, где верят, что небо – это шляпка Мирового Гриба, до скудных плоскогорий севера, где небеса считают донышком закопченного Мирового Котла, – отмечают в конце лета дни Голодных Духов. По древнему поверью, в новолуние последнего летнего месяца открываются врата преисподней – и остаются открытыми целых шесть дней. Всё это время обитатели нижних миров свободно шастают по земле, прихватывая с собой ее зазевавшихся обитателей. Духи предков дружно устремляются в свои бывшие дома, проведать правнуков, которые пользуются удобным случаем, чтобы почтить их и заодно выпросить что-нибудь полезное. Шесть дней, пока не затворятся адские врата, родители прячут детей и никуда не пускают их одних, особенно после заката, – чтобы бесы не украли. Страшный и веселый праздник, таинственный и трогательный, когда бесы бродят прямо за калиткой, когда чествуют духов-хранителей и кормят впрок местных квисинов, когда вся семья – живые и мертвые – раз в году собирается у одного очага…
Мотылек вывалился из гамака, едва не угодив ногой в большую корзину с сушеной фасолью, натянул штанишки и побежал умываться на широкое крыльцо, где в тени под навесом стояла бадья с дождевой водой. Прохладная вода окончательно разбудила Мотылька. Он поплескал себе в лицо, сладко потянулся, вдохнул полной грудью запахи сада и раннего утра. Над дверью висел пучок свежей полыни – от бесов, чтобы не пробрались в дом. В ветвях яблонь и тутов перекликались птицы, сердито жужжали пчелы, пытаясь через мелкую сетку пробраться на веранду, где бабушка накрывала на стол.
Завтрак был необычно сытный: тушеный карп с репой, тертой морковью и пряностями. Никто не умел готовить рыбу так, как бабушка. Она знала десятки рецептов, множество соусов и приправ и сама изобретала всё новые. А вот с мясом у нее не очень-то получалось – его вообще на острове ели очень редко. Как-то Ута попыталась потушить кусок говядины, чтобы побаловать внука, но вышло что-то пресное и скучное.
– Кушай получше, – говорила бабушка, накладывая куски рыбы в тарелку внука. – В следующий раз будем есть не скоро. Нам сегодня идти далеко-далеко…
Мотылька не нужно было уговаривать – всё умял в один присест и вскочил, собираясь бежать в сад.
– Куда поскакал? Ну-ка стой! А одеться?
Мотылек весь извелся от нетерпения, пока бабушка одевала его в выходной наряд. Широкие жесткие штаны до середины голени с красным гарусом по низу; бледно-зеленая рубашечка, а поверх нее еще одна, тоже светло-зеленая, но с набивным рисунком в виде крупных красных гвоздик. Обязательно ярко-алый пояс – бесы красного цвета боятся. На заскорузлые подошвы пришлось надеть соломенные сандалии. Всклокоченные черные волосы Мотылька бабушка расчесала и завязала в пучок на макушке. Проверила, чисто ли умылся. Наконец отпустила:
– Иди, играй пока. И только попробуй изваляться в грязи!
Мотылек тут же побежал через сад к забору, кататься на калитке и глядеть на народ. А посмотреть было на что. Прямо за забором, по самому краю «степи», тянулась дорога к Перевозу. Вдоль дороги, почти не давая тени, торчали непривлекательные деревья лох с колючками и серой корой – единственные деревья, которые не боялись жаркого солнца и росли на острове повсеместно. Обычно в ранний утренний час дорога пуста, но сегодня по ней текли целые толпы народа. Над дорогой стоял гул веселых голосов, лай собак, смех, шарканье множества ног. В глазах Мотылька зарябило от многоцветия праздничных нарядов. Островитяне двигались не спеша, в обе стороны – и к Перевозу, и на Косу, почтенные люди – целыми семействами, парни и девушки – шумными компаниями. Между взрослыми с веселыми воплями носились дети. Можно было даже встретить незнакомого человека – например с Косы, где Мотылек знал не всех, или вообще с соседнего большого острова Горбатый Холм, а то и откуда-нибудь еще подальше, даже с другого берега, а это все равно что с того света. И какие все нарядные, какой торжественный у всех вид! Пламенеют красные рубашки и юбки; руки почти у всех заняты узлами и свертками, у многих за спиной плетеные короба с приношениями разнообразным духам – обитателям Стрекозьего острова.
Те, кто шел налево, направлялись на Косу, к источнику, где росла огромная смоковница с такими толстенными ветвями, что под ними было даже боязно стоять. Весь год к источнику приходили женщины с ведрами и кувшинами, по ветвям лазали мальчишки. Козы, напившись из источника, в поисках молодых листьев забирались на могучее дерево всем стадом чуть ли не до самого верха. И лишь раз в год люди вспоминали, что в смоковнице живет местный ками, дух-покровитель рода Сок.
Легенда гласила, что в незапамятные времена на Стрекозий остров приплыл некто Рябой Налим, основатель рода, с многочисленным семейством, и привез этого ками в наглухо запечатанном глиняном горшке. Горшок он закопал у источника и посадил там смоковницу. С тех пор ками жил на Косе и присматривал оттуда за островитянами: посылал рыбу в достаточных количествах, щедрые урожаи моркови, кабачков и баклажанов, здоровых новорожденных детишек; следил, чтобы квисины особенно не распускались и знали меру в пакостях – в общем, обеспечивал благоденствие рода. До сих пор, чтоб не сглазить, вполне успешно. Ками был непривередливый и не жаловался на то, что его мало почитают, довольствуясь венками из маков и гвоздики и красными тряпочками, которые деревенские жители развешивали в дни Голодных Духов на ветвях смоковницы.
Более существенные приношения – пироги, битая птица – предназначались «сторожам». Так
