улягутся сами собой.
Однако мудрая мысль, по-видимому, оказывалась столь велика по размеру, что не в силах была просочиться сквозь убатиев-ские уста. Поэтому Камиль-ака предпочитал только важно поглаживать седую бородку, протирать очки и своими словами перелагать на восточный манер позавчерашние сводки мировых информ-агентств…
Пока я предавался размышлениям о наших кавказских делах, радиокомментатор «Эха столицы» давным-давно добрался до происшествий уже в нашей столице и теперь с удовольствием описывал подробности автомобильной аварии на Зубовском бульваре. Так что когда я, наконец, доел свою порцию каши и снова стал внимательно прислушиваться к новостям, место недострелянного Убатиева уже занял какой-то господин Искандеров, чей «шестисотый» «Мерседес» получил незначительные травмы при столкновении с продуктовым фургончиком магазина «Диетическое яйцо». И лицо господина Искандерова, и даже груз магазинных диетических яиц при аварии практически не пострадали. «Мерседес», конечно, теперь нуждался в определенном ремонте, — но не таком серьезном, чтобы вот так бросить посреди дороги автомашину, плюнуть, выругаться и скрыться с места происшествия. Между тем хозяин пострадавшего в столкновении «Мерседеса» в точности так и поступил: плюнул, ругнулся, вскочил в подъехавшую «нивку» и укатил в неизвестном направлении. Этот факт удивительного равнодушия к своему движимому имуществу (ставшему, увы, недвижимым) еще можно было бы как-то объяснить, если бы за рулем вместо хозяина сидел, допустим, угонщик. Однако за рулем-то находился именно господин Искандеров собственной персоной, опознанный одним из случайных свидетелей происшествия на Зубовском. Под разглагольствования комментатора о странных нравах этих «новых русских» я насыпал в чайничек свежей заварки, залил ее кипятком и стал ждать, когда чай дойдет до кондиции. Фамилия «Искандеров» показалась мне знакомой, даже очень, но я никак не мог сразу вспомнить, где я ее слышал ранее. Когда ты занимаешься частным сыском, не имея секретаря, твоя голова постепенно превращается в сундук, набитый фамилиями, слухами и фактами, разбросанными в беспорядке. Давно бы следовало дать объявление в газету «Центр плюс»: «Сравнительно молодой и подающий надежды частный детектив Яков Семенович Штерн приглашает на работу секретаршу без вредных привычек…» Утопия, конечно. Чтобы нанимать секретаршу, требуется, по крайней мере, иметь офис, а у Якова Семеновича Ш., одинокого волка, роль офиса исполняет его собственная квартира. Допустим, секретарше можно было бы временно найти место в квартире, подумал я мимоходом, уже наливая чай в блюдечко. Но если по моему объявлению придет сюда какая-нибудь мегера и будет здесь сновать полный рабочий день, то совершенно непонятно, на кой черт я разводился с собственной женой Натальей? Если же вдруг, паче чаяния, по объявлению явится ко мне очаровательная блондинка без вредных привычек, то в очень скором времени обязанности секретаря все равно вернутся ко мне, поскольку глупо будет, в самом деле, отвлекать красотку от главных занятий всякими ерундовыми канцелярскими делами.
Я допил свой чай в тот самый момент, когда ведущий «Эха» закруглял свои новости сводкой погоды. Приятно было слушать обещания температуры плюс двадцать, легчайшего ветерка и нормального уровня воды в Москве-реке. Словом, майский день, именины сердца. Грозы, столь любимой в эту пору некоторыми безответственными поэтами, слава богу, не ожидалось. Правда, поговаривали, будто всем этим прогнозам московских синоптиков доверять особенно не стоит: по неподтвержденным слухам, за каждый обещанный в сводке погожий денек Мосгидромету из специального фонда мэрии выплачивалась солидная премия.
Возможно, наши городские чиновники и впрямь полагали, будто синоптики делают погоду? Хотя нет: где-где, а в Москве все — в том числе и погоду — делает наш дорогой мэр Круглов. Каждый первоклассник знает о такой простой вещи. Так что скорее всего синоптики выдали благоприятный прогноз бесплатно. И очень хорошо.
Сегодня мне, как никогда, нужны маневренность и комфорт. Терпеть не могу зонтиков и плащей, когда работаю. Но нельзя и допускать, чтобы дождик капал на рыло и на дуло нагана. Вернее, «Макарова».
Я составил посуду в кухонную раковину и стал не торопясь споласкивать чашку, блюдце, тарелку и ложки, одновременно прислушиваясь к тонкому голосу певицы, доносящемуся из радиоприемника. Как всегда, вслед за утренними новостями со своими песнями под гитару выступала Белла Винтковская. Сегодня она исполняла мою любимую — «Семь свечей, как ракеты, уйдут в небеса…». Вещь замечательная, только очень и очень печальная. Слушая Беллу, я часто воображал себе этакую достоевскую девочку- хромоножку, некрасивую, очкастенькую, с трудом удерживающую тонкими пальчиками гитарный гриф. Насколько я знаю современных бардов, лучшие, самые пронзительные песни сочиняют люди, отягощенные многочисленными проблемами — личными, семейными или житейскими. И, напротив, если у тебя в жизни все тип-топ, ты вряд ли сможешь сымитировать страдание или душевную боль, нечего даже и пытаться без толку мучить инструмент. Лучше сделать паузу, дождаться подходящего катаклизма дома или на работе — и под это дело смело писать один шедевр за другим. У меня у самого в жизни был шестилетний период, во время которого я мог бы стать неплохим бардом. Если бы, конечно, умел играть на гитаре и писать стихи.
Дззынннь! Мои рассуждения вместе с песней хромоножки Винтковской прервал телефонный звонок. Я с сожалением выключил радио и поднял трубку.
— Слушаю, — сурово произнес я, невольно подражая своему автоответчику.
Обычно именно он брал на себя телефонные переговоры, но с неделю назад забарахлил, и я снес своего автоматического дружка в мастерскую на улице Тимура Фрунзе. Где он и пребывает до сих пор. Ремонтируют там долго — прямо как в застойные времена. Зато уж расценки у них, наоборот, самые что ни на есть современные. За что, спрашивается, боролись?
— Слушаю, — повторил я с теми же интонациями. — Да говорите вы, черт возьми!
— Яшка, это ты, что ли? — неуверенно спросила меня телефонная трубка голосом Славы Родина из «Книжного вестника». С некоторых пор Родин почему-то стал мне задавать по телефону такие вот бдительные вопросы. Должно быть, воображал, будто в один прекрасный день трубку поднимет наемный убийца, только что отправивший частного детектива Якова Семеновича Штерна в мир иной. Паршивая перспектива, что ни говори. Нет уж, фигушки, не дождетесь.
— Это все еще я, дорогой Слава, — успокоил я Родина. — Я жив. С добрым утром. Ну, выкладывай свои новости…
Примерно в феврале в газете «Книжный вестник» завелась новая рубрика под названием «По слухам и авторитетно», а вести ее поручили как раз-таки Славе.
Теперь он считает своим профессиональным долгом выбалтывать мне свежесобранные слухи, не дожидаясь выхода очередного номера газеты, где я и сам могу это прочесть. Возможно, он просто проверяет на мне качество своей продукции. Как академик Павлов когда-то проверял рефлексы на бедных собачках. Гав, мысленно пролаял я. Гав-гав-гав.
— Новости обалденные, — самодовольно сказал Родин, минуя всяческие приветствия типа «здрасьте» и «как дела». — Конфетка, а не новости. У тебя слюнки потекут, когда услышишь…
Так и есть, мрачно подумал я. Павлов хренов.
— Во-первых, гикнулся «Всемирный бестселлер», жизнерадостным тоном поведал мне этот академик-самоучка. Сказал — и замолчал, ожидая моей реакции.
— Что, совсем накрылся? — переспросил я, догадываясь, что именно такого вопроса Павлов-Родин от меня и ждет. Хорошая ты собачка, Яков Семенович. Умная.
— Накрылся временно, — с готовностью объяснил мне Слава, чрезвычайно довольный моими рефлексами. — Но надолго. И знаешь почему?
— Мало ли причин, — неопределенно пробурчал я. — Президент американский, допустим, осерчал на них из-за книжки Кэтрин Холлидей. И вчинил иск «лимонов» на сто. «Зеленых», естественно. Я угадал?
— Черта с два ты угадал! — довольно хмыкнул Родин. — Плевать американцу на русское издание мемуаров этой стервы. В нашей стране у него избирателей нет…
Что, туго с версиями, господин частный сыщик?
— Отнюдь, господин журналист, — сухо возразил я. — Версий навалом. Готов перечислять хоть до вечера. У тебя есть время слушать? Тогда начнем…
