Обида маленькой Э

маленький костер и сжигает в его огне длинные полоски бумаги, какие приносят в жертву умершим. Высоко вздымая руки, она причитала:

— Дитя мое, милый Инь, вернись, услышь меня! Мальчик мой, Те, если ты еще не далеко ушел, возвратись в свое тело, утешь меня! Младший мой, Ши, плоть от моей плоти, не покидай меня, отзовись, вернись, услышь меня! — Громко рыдая, она выкликала: — Я держу ваши головы, поднимая вверх ваши лица! Дорогие мои сыновья, Инь, Те и Ши! Я зову вас всей силой моего старого тела. Я отчетливо кричу ваши имена. Где вы? Почему не откликнулись? Я пришли милостыню от дома к дому и купила вам жертвенную бумагу. Bсе напрасно! Вот вы лежите бездыханные, ваши лица подобны желтой бумаге, и я не могу вернуть вам жизнь! — Она бросилась на землю и начала бить ее кулаками. — О, мои дети!

— Без сомнения, эта женщина нашла тела своих близких, — сказал Лэй Чжень-чжень. — Возможно, когда она искала их, могло ей встретиться тело Цзинь Фу. Подойдем и спросим.

— Почтенная женщина, — обратился он к старухе, — прости нас, что мы обращаемся к тебе, мешая твоей печали. Но и мы ищем дорогого друга и не можем его найти.

Женщина подняла лицо и села, подобрав под себя ноги. Вздыхая и всхлипывая, она заговорила:

— С вечера я ждала у тюрьмы и шли сюда вслед ва тюремщиками. Я не видела других тел, кроме моих трех сыновей.

— Как же постигло тебя такое ужасное несчастье? — спросил Гуань Хань-цин. — Расскажи нам и, быть может, наше сочувствие облегчит твою скорбь. Тяжко печалиться одной, а близость людей смягчает горе.

— У меня был муж и три добрых, послушных сына, и никого не осталось, — сказала женщина и замолчала.

Лэй Чжень-чжень уже хотел подняться и идти дальше, но Гуань Хань-цин дернул его за рукав, и так они продолжали сидеть на земле, и вдруг женщина опять заговорила:

— Мой муж шел по улице, никого не задирал, никого не трогал. На него наехал знатный господин, разгневался, как мой муж посмел подвернуться под копыта его коня. Господин ударил лежащего на мостовой мужа и убил его. Трое сыновей заступились за отца, началась драка, и господина убили. Они поступили справедливо и похвально по законам предков, когда отомстили за отца. Но господин был знатен, а мы простые люди, и судья осудил их на смерть. Я просила судью: «Оставь старших, убей младшего и убей меня». Но он казнил всех троих, и я осталась одна на свете, и некому позаботиться о моей старости. Лучше бы мне не жить!

— Почему же ты просила только за старших? — спросил Лэй Чжень-чжень. — Наверно, младший был тебе не родной сын, а только приемыш?

— Нет, господин, только младший сын был мой родной, а старшие от первой жены. Она умерла и оставила их мне. Позорно было бы, если бы я обманула ее доверие, показала себя злой мачехой и не отдала бы за их жизнь все, что у меня было самого дорогого. — Она снова упала на землю и зарыдала, а Лэй Чжень-чжень и Гуань Хань-цин тихо встали и пошли дальше.

— Какая добродетельная женщина, — сказал Лэй Чжень-чжень. — Ее готовность пожертвовать собственным сыном, чтобы спасти чужих детей, уподобляет ее героиням древних времен.

Гуань Хань-цин ничего не ответил, и Лэй Чжень-чжень, искоса взглянув на него, с изумлением увидел, что его взор блестит и губы приоткрыты улыбкой.

Так они шли, и Лэй Чжень-чжень, вглядываясь в глубину рва, искал среди мусора и отбросов тело Цзинь Фу и не находил его. А Гуань Хань-цин, казалось, забыл, зачем он тут, и шагал, не глядя по сторонам, а уставившись в одну точку, и что-то бормотал, усмехаясь. Вдруг он остановился и воскликнул:

— Какой сюжет для трагедии!

Лэй Чжень-чжень тоже остановился и удивленно посмотрел на него, а Гуань Хань-цин говорил взволнованно и счастливо:

— Конец неудачен. Следовало бы закончить по-иному. Но жизнь — плохой драматург и не знает, как строить совершенное творение. То безмерно затянет действие, то оборвет его некстати. Не умеет, достигнув вершины напряжения в ожидании катастрофы, намотать вожжи на кулак и искусно спустить коней по крутому склону.

— О чем ты говоришь? — спросил Лэй Чжень-чжень.

— О великолепной трагедии, которую я напишу про эту несчастную женщину и ее трех сыновей. Ах, Лэй Чжень-чжень, я уже слышу голос актрисы, поющей эти проникновенные стихи. Ты, конечно, знаешь госпожу Фэнь-фэй, линьаньскую актрису. Она уже не очень молода, но по-прежнему прекрасна, и нет ей равной. Все вздрогнут, когда она воскликнет:

Зову, но тело безгласно.
Плачу в печали напрасной,
Маленький Ши, мой сын!

— Гуань Хань-цин, у тебя нет сердца, если ты мог забыть о Цзинь Фу и об этих трех, невинно казненных!

Гуань Хань-цин ответил не сразу, а когда он заговорил, его голос был печален и глаза погасли.

— О, Лэй Чжень-чжень, ты ничего не понимаешь! Сейчас ты испытываешь горесть, но вскоре утешишься. А мое сердце еще долго будет разрываться от боли. Я вновь переживу отчаяние матери, и пытку сыновей, и тяжкое раздумье судьи. Я не узнаю покоя, пока не будет каписано последнее слово трагедии. Актеры, которые будут говорить эти слова, вновь испытают их муку, и зрители, которые их услышат, зальются рыданиями. И так на века продлится скорбь этой матери, потерявшей трех сыновей.

— Ты прав, — сказал Лэй Чжень-чжень.

Молча еще раз обошли они ров за городской стеной и, не найдя Цзинь Фу, наконец решили вернуться на лодку. Здесь Погу встретил их потрясающей новостью.

— Пока вас не было, Лю Сю-шань и Юнь-ся ушли.

— Как? — спросил Лэй Чжень-чжень.

— Собрали свои пожитки, вежливо со всеми простились и сказаали, чтобы их не ждали, потому что они не вернутся.

— Проголодаются, так вернутся, — сказал Лэй Чжень-чжень.

— Вот уж этого не дождешься, — возразила госпожа Лэй. — Ты бы видел, какую крытую повозку нанял Лю Сю-шань. Можно было подумать, столичный чиновник едет занять важную должность.

— Они продали матушкину пуговицу, — сказала Маленькая Э.

— Что ж с того? — сказал Лэй Чжень-чжень. — Они только вернули деньги, которые дали ей, чтобы купить розовое платье.

— Вернули! — воскликнул Погу. — И еще раз вернули и еще десять тысяч раз вернули. Эта пуговица — драгоценным рубин, и, думаю, Лю Сю-шань с самого начала знал об этом.

— Надо мной проклятье! — закричал Лэй Чжень-чжень и с громким стуком сел на палубу. — Постепенно и по разным причинам лишился я всех актеров. Что мы теперь будем делать?

— Плыть в Линьань, что же еще остается нам? — сказал Гуань Хань-цин и рассмеялся. — За дорогу заплачено, и плыть уже недалеко. Без сомнения, счастье вновь обернется к нам лицом. Ты знаешь поговорку: «На небе рай, на земле Линьань».

Часть третья ЛИНЬАНЬ — РАЙ НА ЗЕМЛЕ