Так начался их длинный-длинный путь, такой длинный, что Сюй Сань даже не могла себе представить, сколько времени он продлится, на сколько бесконечных дорог протянется. Она шла опустив голову, с щемящей сердце печалью прощалась с улицами, на которых не удосужилась побывать, и с домиками, которые раньше не успела увидеть. То привлекала ее внимание серая каменная стена с высеченным на ней цветочным узором, то резной, раскрашенный фасад лавочки, то фигурки львов и кур на углах крыши.
«Всего этого скоро не будет, — думала она. — Разрушат строения, срубят крепкие стебли глициний и тонкие ветви ив. Никогда-никогда я больше этого не увижу».
Но Маленькая Э была очень весела. Она то забегала вперед, плясала и прыгала и опять подбегала к матери. В руке она несла узелок с вареными на пару пышками. Их принесла на прощание добрая соседка. И мысль о том, что скоро мать позволит их попробовать, еще больше увеличивала ощущение неожиданного праздника.
Когда они вышли за городские стены, Маленькой Э стало еще радостней. По прямой мощеной дороге было легко идти. По сторонам зеленели сады и луга. Навстречу проскакал отряд монгольских всадников. На них были яркие халаты, а колчаны и седла пестро разукрашены.
Крестьяне везли тележки с молодыми овощами. От бледно-зеленого лука так очаровательно пахло, что весь рот наполнялся слюной. Прошел караван верблюдов, нагруженных углем. Последним бежал верблюжонок, взъерошенный и замызганный, но веселый. Утки, которых тащили на рынок п плетеных корзинках, крякали и квакали наперебой, будто торопились, прежде чем их зажарят, успеть рассказать что- то очень смешное. Проехала со свитой знатная монголка в сером в яблоках коне. У нее было плоское круглое лицо и глазки щелки, утопавшие в толстых щеках. Над ее головой высоко вздымался удивительный убор монгольских женщин — мужской сапог, натянутый голенищем на лоб с торчащим вперед тупым носком, сплошь унизанный драгоценными камнями. У мужчин ее свиты волосы были заплетены во множество мелких косичек и подвязаны с двух сторон за ушами. В седле они сидели низко и небрежно и перекликались хриплыми голосами. За ними бежали стройные собаки с узкими длинными мордами, похожими на змеиные головы.
Солнце поднималось все выше, и Сюй Сань, несшая тяжелый узел с одеялами, почувствовала усталость. Она подозвала Маленькую стерла рукавом пот с ее высокого лобика. Но Маленькая Э нетерпеливо вывернулась из ее рук и побежала за бабочкой, порхавшей перед ней. Сюй Сань вздохнула, переложила узел в другую руку и пошла дальше.
Наконец она почувствовала, что ей невмоготу. Недалеко от дороги заметила она небольшую рощицу из белостволых сосен, осенявших могилу. Тогда она подозвала Маленькую Э и сказала:
— Отдохнем и поедим.
Они присели на плоскую каменную ограду могилы. Сюй Сань раз. вязала узелок, и каждая взяла по пышке. Под скользкой от пара корочкой тесто было пушистым и нежным. Обе жевали, сонно глядя на дорогу. Под сенью сосен было прохладно, дорога сверкала, раскаленная полуденным солнцем. Тут они увидели, что по направлению и города показалось несколько тележек.
В каждую тележку было запряжено по тощему мулу и низенькому ослу. Мул тянул изо всех сил, ослик семенил рядом, ступая небрежно: будто за компанию. На каждой тележке были навалены большие красные сундуки с углами, обшитыми собачьим мехом, свертки циновок, длинные бамбуковые шесты. Поверх поклажи сидели, свеси ноги, какие-то люди, и среди них несколько женщин в ярких платьях необычного покроя, но вылинявших и выгоревших от ветра, солнца непогоды. На последней тележке сидел, болтая ногами, стройный очень молодой человек в рваной куртке. При виде Маленькой Э, смотревшей на него разинув рот, он подмигнул ей и скорчил смешную гримасу.
— Матушка! — воскликнула Маленькая Э. — Этим людям с нами по пути. Ты говоришь, что устала. Может быть, они нас немного подвезут?
Нo Сюй Сань содрогнулась от отвращения,
— Лучше идти, пока не свалишься от усталости, — сказала она, — чем ехать с такими людьми. Разве ты не видишь, что это актеры?
Маленькая Э никогда не видала актеров и не знала, что это за люди. Поэтому она спросила:
— А что это такое — актеры?
— Это люди, которые не работают, а получают плату за то, что кривляются на потеху другим. Это самые низкие и презренные существа. Закон запрещает жениться на их дочерях, а их сыновей не допускают к экзаменам, и они не могут занять даже самую низкую должность. Они хуже нищих и цирюльников, и все их презирают.
— Матушка, а вы видели, как они кривляются?
— Когда я была девочкой, в Линьани я несколько раз смотрела представления на площадях и перекрестках. Но, с тех пор как я вышла замуж, я, конечно, не ходила смотреть на них.
— А когда вы были девочкой, вам это нравилось?
Сюй Сань вздохнула и ответила:
— Очень! И плачешь, и смеешься, и после весь день все из рук валится, будто тебя околдовали.
Между тем тележки актеров проехали, и поднятая ими пыль улеглась. Сюй Сань и Маленькая Э доели пышки, собрали крошки с колен и с камня ограды, ссыпали их в рот и пошли дальше.
Когда начало темнеть, Сюй Сань сказала:
— Нам придется искать ночлег. К счастью, купец заплатил за нашу работу. Я пересчитала деньги — у нас с тобой ровно два гуаня. В каждом гуане 1000 вэнь и, если мы будем бережливы, нам хватит на месяц, а возможно, и дольше.
Вскоре они увидели придорожную харчевню, простой навес из циновок на бамбуковых шестах, вмазанных в стену лачуги, где жил хозяин с семьей. Сюй Сань вежливо обратилась к нему и попросила, чтобы дал им немного поесть и выпить кипятку и указал место, где они могут поспать до утра.
Хозяин ответил:
— Масло, соль и приправа к ужину на одного человека 10 вэнь. За чашку лапши возьму я столько же, а кипяток дам бесплатно. И, конечно, если вы здесь поедите, я позволю вам проспать до утра под этим навесом.
— Не будете же вы считать мою дочку за целого человека. Он ест, как птичка, а я не более того.
Хозяин посмотрел на ее заплатанную одежду и сказал: — По тому, что на ваших халатах нет ни дыр, ни прорех, я за ключаю, что вы хорошая женщина и лишь находитесь в беде. Так быть, возьму я за все с вас обеих 25 вэнь, и пусть это мне зачтется как доброе дело.
— Нет, — сказала Сюй Сань, — я не какая-нибудь знатная дама, а деньги не пригоршня сухих листьев, чтобы я так швыряла их по дороге. Я дам вам 20 вэнь, и это щедрая плата.
На утро Сюй Сань потихоньку, чтобы никто не видел, достала и за пазухи свои деньги. Они были напечатаны на темной бумаге, сделанной из коры тутового дерева, и еще потемнели от употребления. Но поставленная красной киноварью императорская печать и цена были еще ясно видны. Каждая бумажка была размером в ладонь и лишь слегка оборвана по краям. Сюй Сань выбрала две бумажки по 10 вэнь и понесла их хозяину. Тот повертел их в руках и спросил:
— А других денег у вас нет? Быть может, найдутся медные монетки?
— Откуда же им быть? — ответила Сюй Сань. — Вы сами знаете, что уже несколько лет, как приказано было сдать всю медь, и даже медный котел для варки пищи у меня отобрали. И я принесла вам столько, сколько вы сами назначили.
— Так-то так, — сказал хозяин. — Но ваши деньги уж больно потерты и запачканы и даже обгрызены крысами. Давно следовало бы их обменять на новые. Конечно, 20 вэнь небольшие деньги и я от этого не обедняю, а зачтется мне это за доброе дело. Но мой вам совет: в ближайшем городе идите в обменную кассу, а то как бы вас не обвинили, что эти деньги негодные, и не избили бы вас до полусмерти.
— Мне заплатили эти деньги за три месяца работы и сказали, что они хорошие.
— Тот, кто заплатил вам, знал, что эти деньги могут и не обменять. Это бесчестный человек, и он обманул вас.
Хотя Сюй Сань хорошо отдохнула и живот еще был согрет бесплатным кипятком, она почувствовала, что у нее похолодели руки и ноги.
— Значит, пока я не обменяю эти деньги, мне опасно платить ими? — прошептала она. — Но, пока я
