Над городом летают, раскинув руки, словно крылья, несколько парней и девушек. Пара асов демонстрирует фигуры высшего пилотажа, новички с трудом сохраняют равновесие и очень напоминают людей, впервые вставших на роликовые коньки.
Я вижу сейчас то, что видел Юрчик, когда был в баре. Он молодец, смотрел во все стороны, так что я быстро осваиваюсь и начинаю ориентироваться в обстановке, пожалуй, не хуже Смирнова.
Напротив меня сидит девушка. Она что-то говорит, я что-то отвечаю, но слов не слышно: Юрчик стер аудиотрек. Правильно сделал, мне слушать болтовню молодых людей совершенно не интересно, информации в таких разговорах очень немного, одни эмоции и неосознанная демонстрация сексуального интереса к особи противоположного пола. Юрчик явно неравнодушен к Клео – его взгляд все время возвращается то к ее лицу, то, гораздо чаще, к груди. Как будто в вирте есть хоть одна женщина с некрасивой грудью! Впрочем, если вир-тело «Клеопатра» делали с этой юной леди, Юрчик не так уж и не прав.
Клео резко исчезает из поля моего зрения, и вместо нее я вижу высокого белокурого юношу в светлом костюме.
Видно, Юрчик вырезал часть записи, не относящуюся к делу. Правильно. Время шефа нужно ценить.
Лицо юноши мне знакомо. Юрчик прав: он очень похож на Заратустру. И чем-то привлекает к себе внимание. Чем? Пожалуй, раскованностью движений, абсолютной их естественностью. Что ни говори, а вирт пока еще не полностью имитирует реал. Виртляне напоминают персонажей кинематографа вековой давности – их движения несколько угловаты и порывисты – точнее, отрывисты. А Заратустра.., Такое впечатление, что он родился в скафе.
Если, конечно, это он.
Интересно, что у него за модель. Наверняка не дешевая «фара», этим новоделам еще далеко до совершенства. Неужели новое поколение прессор-сенсорных хомоскафов настолько хорошо? Впрочем, почему бы и нет? Прогресс нельзя остановить, его можно только замедлить или ускорить. И, кажется, кому- то в очередной раз удалось сделать последнее.
Заратустра легко вспрыгивает на один из зубцов башни и делает стойку на руках.
На него смотрят, но без особого интереса – просто потому что белая фигура, резко изменяющая очертания, поневоле привлекает внимание. Но Заратустра, уловив момент, когда на нем скрестилось несколько взглядов, оттолкнулся руками и медленно поплыл вверх, плавно переворачиваясь с головы на ноги. Приняв вертикальное положение, он пошел по воздуху к центру башни и завис метрах в пяти над ее верхней площадкой.
Заратустра нарушил не только закон гравитации, но и неписаный закон бара «Икар»: здесь по воздуху не ходят, не зависают на месте, подобно вертолетам и мухам, – здесь летают, аки птицы.
По бару проносится ропот возмущения. Бармен энергично машет рукой с опущенным вниз большим пальцем: дескать, давай на посадку, воздушный хулиган! Но Заратустра в ответ начинает выделывать в воздухе замысловатые па.
Похоже, он танцует модный танец.
Кто-то свистит, кто-то топает ногами. Один из летунов проносится мимо Заратустры и чиркает его ладонью по голове. Но Заратустра, мгновенно перехватив руку, сбивает летуна, и тот, войдя в штопор, падает на один из столиков. Девица, пред испуганные очи которой он пал, визжит, ее парень вскакивает и пытается помочь летуну подняться. Но тот не подает признаков жизни. Выглядит сбитый ас довольно странно: лежит вроде на столике, но ноги и руки выходят далеко за столешницу, словно у летуна столбняк. Конечно, в реале он, чуточку испугавшись, всего лишь упал на пол в своем кабинете. Ну, получил пару ушибов и максимум один синяк. В вирте последствия могут быть гораздо серьезнее. Собственно, они уже начались: столик исчез, труп летуна опустился на пол. Локти девицы – в реале она по-прежнему сидит за стандартным столом в своем кабинете висят в воздухе.
Бармен подходит к поверженному летуну, накрывает его простыней. Исчезновение трупа – зрелище не для слабонервных. Хоть бар и скрытый, те пункты Хартии, которые можно не нарушать, бармен соблюдает.
– Эй, ты! – кричит он Заратустре, спокойно наблюдающему за происходящим с высоты пять-шесть метров. – Слезай оттуда!
– А что, собственно, произошло? – удивляется Заратустра.
– Ты убил виртлянина и должен ответить за это по всей строгости закона! объясняет ему бармен.
– Да бросьте! Никого я не убивал, и вы это прекрасно знаете.
– Во всяком случае, ты убил его виртело. И теперь летуну придется заново учиться даже ходить, не то что летать.
– Вам Винтерпол сказал такую глупость или вы сами ее придумали? удивляется Заратустра.
– Это не глупость. Есть Хартия, и никто не имеет права ее игнорировать.
– И это говорит содержатель скрытого бара? – смеется Заратустра.
– Ну, некоторые пункты Хартии излишне категоричны. Опытные виртляне могут нарушить их без вреда для себя и окружающих, – оправдывается бармен.
Заратустра, оказывается, не так прост, как я полагал вначале. Хартию нарушил он, но оправдывается почему-то тот, кто пытается ее защитить.
– Вот и я сделал то же самое: отменил излишне суровый пункт о новом виртеле, которое должен неделями осваивать вирт-лянин, ставший всего лишь жертвой несчастного случая, – узурпирует Заратустра право устанавливать и отменять законы.
– Это сделано для нашего же блага, – не соглашается с ним парень, на столик которого упал летун. – Потому что некоторые и в реале…
– Начинают вести себя как в вирте: прыгать с башен, палить друг в друга из реальных пистолетов… Тогда зачем нужен вирт? Если с каждым днем он все меньше отличатся от реала?
– Ну, здесь интереснее… – пытается оправдать Хартию парень.
– Интереснее именно потому, что можно нарушать некоторые законы. Например, здесь можно оживлять мертвых. Не верите? Эй, труп, ты слышишь меня? обращается Заратустра к поверженному летуну.
– Слышу, слышу! – отвечает тот из-под простыни и медленно садится. Выглядит все это настолько натурально, что девица снова визжит, а ее парень опять вскакивает.
Труп сбрасывает с себя простыню и встает. В баре снова слышен ропот: воскресший летун – точная копия Заратустры.
– Я решил не умирать, – говорит Заратустра-два своему двойнику. – И костюмчик мне твой нравится больше, чем мой, и личина. Махнем не глядя?
– Я разрешаю тебе пользоваться моим виртелом сколько угодно! – объявляет Заратустра-один. – Вы все можете скопировать мое новое виртело и мою личину. Долой запрет на уникальность личин – это нужно только Винтерполу. Долой запрет на полеты, долой все запреты Хартии. Вирт – царство свободы!
Юрчик не выдерживает. Хоть бар и скрытый, но столько нарушений сразу, такое пренебрежение к Хартии, выстраданной предыдущим поколением виртлян и винтерполовцев…
– Ребята, прекратите безобразничать! – говорит Юрчик, вставая. И смотрит на Клеопатру: оценила ли она его мужество и принципиальность? Ведь дебоширов двое, а он один, и убить их здесь нельзя. Да и стрелять пока нет оснований. Вред, причиненный вирту, не настолько велик, чтобы творить суд и приводить в исполнение приговор на месте.
– А ты что, коп? Или стукач? – спрашивает Заратустра-Два и не подходит, а подлетает, почти мгновенно, к столику, за которым сидят Юрчик и Клеопатра. Дружески обняв моего сотрудника за плечи, он говорит, однако, не столько ему, сколько остальным посетителям бара: – Что ты волнуешься, друг? Вирт создан для свободы, а вы все – в шинелях…
Юрчик резко сбрасывает руку Заратустры со своего плеча.
– Не нужно меня обнимать, я не голубой. А ты?
В ответ Заратустра «бьет» Юрчика, который, собственно, и стремился спровоцировать что-нибудь подобное. Естественно, это не очень больно, но возможны сбои в виртуальности – из-за того что программы-виртела пытаются отобразиться в одни и те же объемы.
