называется «фонарем Аристотеля», вгрызается в гранит пятью своими резцами, выдалбливает камень и селится в ямке.
В этих каменных ячейках и находят его охотники за «плодами моря». Они разрезают его на четыре части и съедают сырым, как устрицу. Некоторые обмакивают хлеб в полужидкую мякоть, поэтому он называется «морским яйцом».
Дальние верхушки подводных камней, выступавшие из воды во время отлива, примыкали к подношию утеса «Человек», образуя маленькую бухту, почти со всех сторон окруженную скалами. Там-то, очевидно, и можно было найти якорную стоянку. Жильят внимательно осмотрел бухту. Она напоминала подкову и только одной стороной выходила в море, навстречу восточному ветру, самому благоприятному в этих местах. Вода здесь была взаперти и словно дремала. Стоянка казалась пригодной. Впрочем, у Жильята выбор был невелик.
Если он хотел воспользоваться отливом, надо было торопиться.
Погода по-прежнему стояла прекрасная, теплая. Капризное море было сейчас в хорошем настроении.
Жильят спустился вниз, обулся, отвязал чал, сел в лодку и пустился в море. Огибая риф, он шел на веслах.
Подплыв к утесу «Человек», он подробно обследовал вход в бухту.
Полоска, подернутая рябью, среди колеблющихся волн, – морщинка, заметная лишь моряку, – указывала, что тут есть проход.
Жильят всматривался с минуту в этот извив, в эту почти неуловимую черту на зыблющейся воде и, отплыв немного назад, в открытое море, чтобы удобнее было развернуться и направить лодку по узкому фарватеру, быстро, одним ударом весла, вогнал ее в маленькую бухту.
Он бросил лот.
Стоянка действительно оказалась превосходной.
Здесь ботик будет защищен почти от всех случайностей, которыми угрожает это время года.
Среди самых опасных рифов встречаются такие тихие уголки. Гавани эти можно сравнить с гостеприимными бедуинами: они честны и надежны.
Жильят подвел лодку почти вплотную к утесу «Человек», стараясь, – однако, чтобы днище не задело гранитного подножия, и стал на оба якоря.
Затем, скрестив руки на груди, он начал держать сам с собой совет.
Ботик нашел приют; с этим вопросом покончено; но возникал другой: где приютиться самому?
На выбор было два убежища: полужилая каюта в самой лодке и площадка утеса «Человек», куда легко подняться.
Из этих убежищ можно было во время отлива, прыгая со скалы на скалу, добраться, почти не замочив ног, до дуврской теснины, где застряла Дюранда.
Но отлив продолжается недолго, и все остальное время водное пространство в двести сажен будет отделять Жильята либо, от его убежища, либо от разбитого парохода. Пробираться вплавь среди рифов трудно, а при малейшем волнении – просто невозможно.
Приходилось отказаться и от ботика, и от утеса «Человек».
Не найти было приюта и цо соседству.
Верхушки небольших утесов два раза в день, во время прилива, уходили под воду.
Морская пена беспрерывно взлетала на верхушки больших утесов. Купанье нэ из приятных.
Оставалось разбитое судно.
Но можно ли там устроиться?
Жильят на это надеялся.
VII. Комната для путешественника
Через полчаса Жильят, вернувшись на Дюранду, обошел верхнюю палубу, за ней нижнюю, а потом и трюм, и к первому поверхностному осмотру добавились новые наблюдения.
Он втащил на палубу, при помощи шпиля, припасы с ботика, сложенные в тюки. Шпиль был в исправности.
А рычагов, чтобы вращать его, было под рукой сколько угодно. Груда обломков предоставляла Жильяту богатый выбор.
Среди мусора он нашел зубило, вывалившееся, очевидно, из плотничьего ящика, – им он пополнил свой скромный набор инструментов.
Кроме того, в кармане у него был складной нож, а в нужде все пригодится.
Жильят целый день проработал на Дюранде, расчищая, разгружая и укрепляя ее.
Под вечер он пришел к следующему заключению.
Разбитое судно раскачивается на ветру. Весь остов вздрагивает при каждом шаге. Устойчива и надежна лишь та часть корпуса, что засела между скалами, – как раз в ней и находится машина. В этом месте судно прочно упирается бимсами в гранит.
Поселиться на Дюранде было бы опрометчиво. Разбитый корабль не выдержит лишней тяжести: следует облегчить его, а уж ни в коем случае не увеличивать груз.
Эта развалина требует самого осторожного ухода, как больной при смерти. Довольно с нее и безжалостных порывов ветра.
Жаль, что придется здесь работать. Работы, которые необходимо произвести, вконец расшатают судно, пожалуй, даже ускорят разрушение.
Кроме того, если какая-нибудь беда стрясется ночью, когда Жильят спит, он пойдет ко дну вместе с Дюрандой.
Ждать помощи неоткуда, гибель неминуема. Чтобы вызволить разбитый корабль, надо находиться где- то вне его.
Быть вне его, но рядом с ним – такова была задача.
Трудности все возрастали.
Где найти кров при таких условиях?
Жильят призадумался.
Оставались только оба Дувра. Но вряд ли они годились для жилья.
На верхней площадке Большого Дувра виднелся какойто горб.
Высокие гранитные глыбы с площадкой наверху, наподобие Большого Дувра и утеса «Человек» – это горные пики со срезанной вершиной. Они во множестве встречаются и на суше и в океане. На иных, особенно в открытом море, есть засечки, как на деревьях, отмеченных для рубки. По ним словно ударяли топором. И вправду, они обречены сносить опустошительные набеги урагана – этого морского дровосека.
Существуют и другие, еще более глубокие причины подобных разрушений. Вот почему на древних каменных глыбах столько ран. Некоторые из этих великанов обезглавлены.
Иногда отсеченная голова не падает и необъяснимым образом держится на искалеченной верхушке, – странность, встречающаяся не так уж редко. Чертов утес на Гернсее и Столовая скала в Анвейлерской долине – наиболее поразительные примеры этой странной геологической загадки.
Нечто подобное, очевидно, произошло и на Большом Дувре.
Если выступ, видневшийся на площадке, не был природным каменным возвышением, тогда, несомненно, он был обломком вершины.
Нет ли углубления в этом осколке гранита?
Забиться бы в норку – о большем Жильят и не мечтал.
Но как добраться до площадки? Как влезть по неприступной, отвесной и гладкой, точно голыш, стене, до половины затянутой липким покровом водорослей, такой скользкой, словно ее намылили?
От палубы Дюранды до края площадки было, по крайней мере, футов тридцать.
Жпльят вытащил из рабочего ящика веревку с узлами и кошкой, зацепил ее за пояс и стал карабкаться на Малый Дувр. Чем выше он взбирался, тем круче становился подъем.
Он не догадался снять башмаки, и поэтому подниматься было еще неудобнее. Он с трудом достиг вершины. Там он выпрямился. Места хватало лишь для ног. Расположиться тут было мудрено. Может быть, столпник и удовлетворился бы этим; Жильят был требовательнее и хотел большего.
