Том 13. Стихотворения

Она взмывает ввысь, ветрам наперекор,
Чтоб вырваться из туч на голубой простор,
Влечется тем сильней, чем тьма черней и гуще,
За горизонт, к заре, и славит день грядущий;
Коль божий промысел — такая глубина,
Которой ни постичь, ни обнаружить дна
Не в состоянии попы мастей различных;
Коль не разъять его и не расчесть первичных
Частей, слагающих понятье «божество»;
И в образе людском нам не узреть его —
Затем что он есть бог безликий и незримый
И в сыне божием отнюдь не воплотимый;
Отнюдь не «бог-отец», но жизни всей родник,
Источник юности, а не брюзга-старик;
Когда он тот, о ком создатели религий
Не знают ничего, о ком молчат их книги,
Но ведают о ком младенец и мертвец,
Которым явлен он, как сущего венец;
Коль съесть его нельзя при таинстве причастья;
И если он не враг любви, земному счастью;
Когда собой он все объемлет существа;
Коль он есть Целое, которое едва
Помыслить можем мы без головокруженья,
Но чувствуем душой в минуты озаренья;
Когда его нельзя сковать, вогнать в канон;
Коль катехизисом он не узаконен;
А речь его слышна нам в грохоте циклона —
Не в бормотании с церковного амвона;
Коль он в величии своем для нас незрим,
Но есть во всем, везде — везде неуловим —
В былинке крохотной, в безмерности надзвездной…
Коль небо — храм его, вероученье — бездна,
Когда им созданы гармония светил
И равновесие присущих духу сил
И волею его пребудут в постоянстве
Добро, Любовь, Мораль — как и миры в пространстве;
Когда он столь велик, прекрасен и высок,
Что жалким кажется и слабым слово «бог», —
Тогда, епископ, мы меняемся ролями!
С тобою мы идем различными путями:
Тебя влечет во тьму, где смерть, и тлен, и зло,
Меня — туда, где жизнь и где всегда светло.
Тогда, епископ, ты плутуешь, как картежник;
Тогда я верую, а ты вот — злой безбожник!

27 июля

' А! Это — дикий бред! Не примиримся, нет! '

А! Это — дикий бред! Не примиримся, нет!
Встань, с яростью в душе, с мечом в руке, средь бед,
О Франция! Хватай дреколья, камни, вилы,
Скликай сынов, полна решимости и силы!
О Франция, тобой отвергнут был Мандрен, —
Теперь Аттилу бог послал тебе взамен.
Покончить пожелав с народом благородным,
В ком род людской явил свой пламенный восход нам,
Опять, как искони, орудьем рок берет
Чудовищ и зверей невиданных пород
О Франция моя, ты ль покоришься? Ты ли
Согнешься? Никогда! Конечно, заслужили
Мы участь горькую — врагу попасться в пасть!
Но горше будет нам, коль скажут: «Мнили пасть,
Как некогда Мемфис, Солим, Афины, Троя, —
В громах и молниях эпического боя!
И — чувствуют себя среди могильной тьмы
Немыми жертвами насилия, чумы,
Разбоя, голода, — бессмысленны и тупы!»
Мы ждали грозных львов, а оказались — трупы!

' О, что за жуть! Народ — палач народа-брата! '

О, что за жуть! Народ — палач народа-брата!

А нашего родства издревле узы святы!
Из чрева одного мы вышли, и слита
Ты с Галлией была в давнишние лета,
Германия! Деля и радости и беды,
Как братья мы росли — и в том была победа.
Росли мы дружною, счастливою четой,
И Каин Авеля не донимал враждой.
Велик был наш народ, и Тацит не впустую
Сказал о нас и вас, германцы, повествуя:
«Они горды. У них лишь женщина скорбит,
Мужчина ж — учится не забывать обид».