Господа, я не принадлежу к тем, кто считает, что на этом свете можно уничтожить страдания. Страдание — божий закон. Но я принадлежу к тем, кто считает и утверждает, что можно уничтожить нищету.
Заметьте, господа, я не сказал: уменьшить, ослабить, сократить, ограничить, — я сказал: уничтожить.
Нищета, господа, — я приступаю здесь к самой сути вопроса, — хотите ли вы знать, где она, эта нищета? Хотите ли вы знать, до чего она может доходить, до чего она уже дошла, и не в Ирландии, не в средние века, а во Франции, в Париже и в наше время?! Нужны ли вам факты?
В Париже...
Боже мой, я без колебаний укажу на эти факты. Они плачевны, но их необходимо вскрыть. Послушайте! Высказывая мою мысль во всей ее полноте, я скажу вам, что хотел бы предложить Собранию — и в случае необходимости внесу формальное предложение — произвести большое и торжественно обставленное расследование истинного положения страдающих трудящихся классов Франции. Мне хотелось бы, чтобы факты получили огласку. Как же можно побороть болезнь, не измерив глубины ран?!
Так вот они, эти факты.
В Париже, в тех предместьях Парижа, которые еще недавно так легко поднимал ветер восстаний, есть улицы, дома, помойные ямы, где семьи, целые семьи — мужчины, женщины, девушки, дети — живут вповалку, имея вместо кроватей и одеял — я чуть не сказал: вместо одежды — лишь отвратительные гниющие отрепья, подобранные в грязи городских отбросов, куда эти живые человеческие существа залезают, чтобы спастись от зимних холодов.
Таков один из примеров. А вот другие: несколько дней тому назад один несчастный литератор — боже мой, нищета так же не щадит людей свободных профессий, как и людей физического труда, — несколько дней тому назад этот несчастный человек умер от голода, от голода в полном смысле этого слова, и после его смерти выяснилось, что он не ел в течение шести дней.
Выслушайте нечто еще более скорбное. В прошлом месяце, во время вспышки холеры, в отвратительных и зараженных свалках Монфокона обнаружили мать с четырьмя детьми, которые разыскивали там пищу!
Так вот, господа, я утверждаю, что все это — вещи, которых не должно быть. Я утверждаю, что общество должно употребить всю свою силу, все свои заботы, весь свой разум, всю свою волю, чтобы таких вещей не было! Я утверждаю, что в цивилизованном мире подобные факты являются укором для совести всего общества, так что я, выступающий перед вами, чувствую себя ответственным за это и соучастником этого
Вот почему я сам преисполнен, вот почему я хотел бы, чтобы и все слушающие меня также преисполнились сознанием того, какое величайшее значение имеет предложение, переданное на ваше рассмотрение. Это лишь первый, но решающий шаг. Я хотел бы, чтобы большинство и меньшинство этого Собрания — я не признаю большинства и меньшинства в таких вопросах, — я желал бы, чтобы все Собрание как один человек двинулось к этой великой цели, к этой прекрасной цели, к этой возвышенной цели — уничтожению нищеты.
Господа, я обращаюсь не только к вашему великодушию. Я обращаюсь ко всему, что только есть наиболее серьезного в политическом чутье Собрания законодателей. Скажу еще несколько слов по этому поводу и на этом закончу.
Господа, как я уже говорил, вы только что вновь укрепили при содействии национальной гвардии, армии и всех жизненных сил страны расшатанные устои государства. Вы не отступали ни перед какой опасностью, вы не колеблясь исполняли любой долг. Вы спасли основанное на порядке общество, законное правительство, все наши установления, гражданский мир, спасли цивилизацию. Вы совершили большое дело… Так вот! Вы не сделали ничего!
Вы не сделали ничего, я на этом настаиваю, раз восстановленный порядок в материальной сфере не основывается на укреплении порядка в нравственной сфере.
Вы видите, господа, — я повторяю это в заключение, — что я обращаюсь не только к вашему великодушию, но и к вашей мудрости. Я заклинаю вас подумать над всем этим. Господа, подумайте над тем, что анархия раскрывает пропасти, но роет их нищета!
РИМСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
15 октября 1849 года
Господа, я перехожу сразу к сути дела.
Вчера министр иностранных дел, истолковывая — на мой взгляд, совершенно неправильно — вотум Учредительного собрания, произнес слова, которые налагают на меня, голосовавшего за Римскую экспедицию, обязанность прежде всего восстановить подлинные факты. Мы не вправе, по крайней мере поскольку это от нас зависит, оставить хотя бы малейшую неясность в вопросе об этом голосовании, которое уже повлекло и еще повлечет за собой столько событий. К тому же — тут я вполне согласен с достопочтенным докладчиком комиссии — в таком серьезном деле чрезвычайно важно установить нашу отправную точку, чтобы правильнее судить о том, к чему мы пришли.
Господа, после битвы при Новаре Учредительному собранию был представлен проект военной экспедиции в Рим. Взойдя на эту трибуну, генерал Ламорисьер сказал нам: «Италия только что проиграла свое Ватерлоо»; я привожу здесь его подлинные слова, которые вы все можете прочесть в «Монитер»: «Италия только что проиграла свое Ватерлоо; теперь Австрия владеет Италией, владеет положением; Австрия пойдет на Рим так же, как она пошла на Милан; она учинит в Риме то же, что учинила в Милане, что учиняет повсюду, — будет ссылать людей, гноить их в тюрьмах, расстреливать, вешать. Неужели вы согласны, чтобы Франция взирала на это, скрестив руки? Если нет — опередите Австрию, пошлите войска в Рим». Председатель Совета министров воскликнул: «Франция должна послать в Рим войска, чтобы защитить свободу и человечность». Генерал Ламорисьер прибавил: «Если мы не сможем спасти в Риме республику, спасем же по крайней мере свободу». Собрание голосовало за Римскую экспедицию.
Господа, Учредительное собрание не колебалось ни минуты. Оно голосовало за Римскую экспедицию во имя тех целей, которые ей указал председатель Совета министров, — свободы и человечности; оно