прихлебателей. Он то возносился к небесам, то низвергался в преисподнюю — его душа не знала середины. Запротоколированные признания Жиля никак не объясняют то, каким образом уживались в нем эти полярные начала. Так, на вопрос, кто подал ему идею совершать подобные преступления. Жиль де Рэ отвечает: “Никто, мое воображение само подстегивало меня к пороку. Всему причиной я сам, мои тайные помыслы, каждодневные оргии, склонность к разврату”».
Он обвиняет себя в праздности, постоянно заявляя, что пряные яства и хмельные напитки помогли вырваться из клетки его души дикому зверю.
Бесконечно далекий от посредственности, он поочередно воодушевляется то добром, то злом и, очертя голову, бросается в противостоящие друг другу пропасти духа. За тридцать шесть лет своей мятежной жизни он сполна испытал и необузданный восторг, и безудержную скорбь. Влюбленный в смерть, он, балансируя на краю бездны, подобно вампиру, алкал неподдельных проявлений страдания и страха, но на него давил гнет постоянных угрызений совести, необоримого ужаса. Здесь, на земле, он все изведал, все испытал.
«Итак, — подумал Дюрталь, перелистывая свои заметки, — я распрощался с ним, когда он начал раскаиваться в своих преступлениях. Как я упоминал в одной из предыдущих глав, жители окрестных сел теперь знали, что за таинственное чудовище крадет и убивает детей. Но никто не смел возвысить голос. И как только на повороте дороги появлялась высокая фигура душегуба, все разбегались врассыпную, хоронились за изгородями, запирались в хижинах…»
Надменный и мрачный, проходит Жиль по пустынным деревням мимо закрытых домов с трепещущими от страха хозяевами. Кажется, ничто ему не грозит, какой крестьянин в здравом уме бросит обвинение феодалу, ведь стоит только пикнуть и расправа не заставит себя долго ждать.
Простой люд панически боится маршала, да и у знати нет ни малейшего желания связываться с ним из-за каких-то мужиков. Его сюзерен, герцог Бретонский Иоанн V всячески ублажает и обхаживает Жиля, надеясь за бесценок выторговать у него земли.
Единственная сила, которая могла возвыситься над круговой порукой феодалов, над корыстными расчетами и вступиться за слабых и обездоленных, — это Церковь. Она в лице Жана де Малеструа и выступила против чудовища — и одолела его.
Жан де Малеструа, епископ Нантский, происходил из именитого рода. Он был близким родственником Иоанна V, и герцог почитал его за несравненное милосердие, редкостную мудрость и ревностное благочестие…
Рыдания из опустошенных Жилем деревень достигли ушей епископа; Жан де Малеструа начал тайное расследование. Зорко следя за маршалом, он выжидал подходящего случая, чтобы вступить с ним в единоборство.
И вот, после того как Жиль совершил вооруженный набег, епископ нанес первый удар.
В надежде залатать дыры в своем бюджете. Жиль продает поместье Сент-Этьен де Мер Морт подданному Иоанна V Гийому ле Феррону, который посылает своего брата Жана вступить в права владения.
Через несколько дней маршал собирает две сотни головорезов из своей крепости и во главе этого войска направляется в Сент-Этьен. На Троицу во время мессы он врывается в церковь, сметает беспорядочную толпу верующих и в присутствии растерявшегося священника угрожает зарезать Жана ле Феррона прямо в храме. Служба прервана, все разбегаются. Жиль тащит молящего о пощаде ле Феррона к воротам замка, приказывает опустить подъемный мост и силой овладевает укреплением; потом пленника увозят в Тиффож и там бросают в темницу.
Жиль де Рэ разом нарушил бретонский закон, запрещающий баронам поднимать войска, не испросив согласия герцога, и совершил двойное кощунство, осквернив церковь и захватив в плен Жана ле Феррона, лицо духовное.
Итак, капкан захлопнулся, епископу удается наконец убедить колеблющегося Иоанна V выступить против мятежников. В результате одно войско направляется в Сент-Этьен, из которого Жиль со своим маленьким отрядом бежит в укрепленный замок Машкуль, а другое — осаждает Тиффож.
Тем временем прелат форсирует расследование преступной деятельности маршала — рассылает уполномоченных и следователей по деревням, где исчезали дети, сам покидает свой дворец в Нанте и разъезжает по всей Бретани в поисках свидетельских показаний. У народа наконец развязывается язык, крестьяне на коленях умоляют за них заступиться, и епископ, возмущенный страшными злодеяниями, о которых ему становится известно, клянется, что воздаст чудовищу по заслугам.
Сбор показаний занял месяц. Жан де Малеструа рассылает грамоты, где публично обвиняет Жиля в преступлениях. Когда же все уставные формальности канонического судопроизводства были исполнены, он выдает предписание об аресте.
В этом документе, составленном в форме епископского послания и оглашенном в Нанте 13 сентября 1440 года от Рождества Христова, Жан де Малеструа перечисляет вменяемые маршалу преступления, после чего призывает своих духовных чад обезоружить и захватить убийцу:
«А потому настоящими грамотами мы приказываем всем и каждому немедля, решительно, не полагаясь на стороннее вмешательство, не возлагая сию обязанность на чужие плечи, в понедельник, в день праздника Воздвижения Креста Господня призвать на наш суд, священный суд нашей Католической Церкви, благородного барона Жиля де Рэ, коего мы вправе наказывать своей властью и судить своим судом. Мы также повелеваем ему самому предстать перед судом и дать ответ на обвинения в совершенных злодеяниях… Призываю вас исполнить мое повеление, и да приложит каждый из вас для сего богоугодного дела все свои усилия».
На следующий день капитан Жан Лебе, действовавший по приказу герцога, и облеченный епископскими полномочиями нотариус Робен Гийоме в сопровождении небольшого отряда прибывают к замку Машкуль.
Кто знает, что происходило в эту минуту в душе маршала? У него недостаточно сил, чтобы дать бой на открытой местности, но он вполне может выдержать осаду. Однако он сдается…
Роже де Бриквиль и Жиль де Силле, его всегдашние приспешники, спасаются бегством. Он остается вдвоем с Прелати, чьи попытки убежать кончаются неудачей.
Их обоих заковывают в железа. Робен Гийоме сверху донизу обшаривает крепость и обнаруживает окровавленную детскую одежду, обугленные кости и кучи пепла, которые Прелати не успел выбросить в отхожее место или в ров.
Жиля и его свиту, сопровождаемых проклятиями и криками ужаса, увозят в Нант и заключают под стражу в замке де ля Тур Нёв.
«Остается непонятным, — недоумевал Дюрталь, — почему такой храбрец, каковым всегда слыл маршал, отдает себя в руки противника, не оказав сопротивления.
Неужели он превратился в жалкого труса, ослабленного ночным распутством, истощенного гнусными, кощунственными наслаждениями, подавленного, надломленного угрызениями совести? Или он устал от жизни, махнул на все рукой и, как многие душегубы, смирился с неизбежным наказанием? Никто не знает. Может, он считал себя выше всех и потому неуязвимым? Или, наконец, надеялся перетянуть на свою сторону герцога, делая ставку на его алчность и предлагая в качестве выкупа свои фамильные угодья?
Все возможно. Жаль де Рэ, вероятно, знал о колебаниях Иоанна V, который боялся вызвать недовольство баронов и поднял войска против маршала, лишь уступая упорным настояниям епископа.
Ясно лишь, что ни один документ не проливает свет на этот вопрос. Все это еще можно как-то уложить в более или менее связное повествование, — подумал Дюрталь, — беда, однако, в том, что сам процесс выглядит с юридической точки зрения весьма неубедительным, путаным и каким-то судорожным».
Как только Жиля и его сообщников сажают в тюрьму, учреждаются два трибунала: один церковный, в чье ведение входили святотатственные преступления, другой гражданский — преследующий согласно букве государственного законодательства.
По правде сказать, на сей раз гражданский трибунал совсем стушевался перед церковным. Проформы ради гражданские судьи проводят небольшое дополнительное расследование, однако именно они выносят смертный приговор, который церковный трибунал в полном соответствии с древней заповедью «Да не благословит Церковь Христова пролитую кровь» отказывается ратифицировать.
