— Как я вам уже докладывал, теперь решение вопроса об этом участке полностью зависит от вас, от вашей ловкости... До свидания...
Небрежно кивнув Шахину-эфенди, он вышел.
Если у Шахина была раньше хоть капля сомнения, что разговор в соседней комнате шёл о нём, то теперь, услышав эти только что придуманные слова о каком-то участке, он перестал сомневаться.
Лицо заведующего отделом народного образования было хмуро и строго, голос звучал резко.
— Кто вы?
— Я бывший старший учитель Новой школы, которая раньше называлась Эмирдэдэ...
Шахин-эфенди уже собирался изложить всё по порядку, но молодой заведующий раздраженно оборвал его на слове:
— Надеюсь, вы не тот самый Шахин-ходжа, который во время оккупации намотал на голову чалму и пошёл на службу к грекам? Думаю, что при всём своём бесстыдстве и тупоумии этот мятежный софта- предатель не осмелился бы ступить шагу в Сарыова...
Казалось, Шахин-эфенди сходит с ума. Теряя своё обычное спокойствие и смирение, которые он умел сохранять даже в минуты великой опасности, Шахин готов был закричать, чтобы защитить себя от подобных обвинений, однако заведующий не желал ничего слушать. Не дав ему вымолвить ни слова, он указал рукой на дверь.
— А ну-ка, папаша, брось тут шуметь... Если ты в состоянии прислушаться к голосу совести, если у тебя осталось хоть немного разума, молись и будь признателен за то, что закон и великодушная терпимость родины дают тебе право свободно ходить по этой священной земле... Об учительстве забудь! Эта профессия отныне только для людей с чистой совестью, для тех, кто овладел новыми идеями.
Шахин-эфенди быстро оправился после первого удара. Как человек, не знающий, что такое отчаяние, он был великим оптимистом и поэтому отважно ринулся в бой...
Он встретил своих старых противников. Именно они были настроены особенно враждебно против бывшего учителя школы Эмирдэдэ.
На страницах газеты «Сарыова» по-прежнему печатался старый знакомый Зюхтю-эфенди, некогда славившийся в городе как крупнейший богослов-мюдеррис. Теперь он писал длинные статьи под заголовком: «Внутреннее лицо медресе». И в одной из таких статей он обрушился на Шахина. Он писал, что бывшие воспитанники медресе, вроде Шахина-эфенди, если даже они не запятнали себя в прошлом антипатриотическими поступками, не способны постичь новых взглядов, идей современности и потому не имеют права сегодня преподавать в школах...
И другой знакомый, бывший ответственный секретарь местного отделения партии «Единение и прогресс» Джабир-бей, который сделался теперь представителем компании по строительству дорог и мостов в районе Сарыова, тоже не замедлил подать свой голос. Он заявил, что не понимает, как может человек, бежавший в самые трудные для родины дни со своего поста, свободно расхаживать по этой земле.
Ну, а что касается старого Хаджи Эмина, так тот повсюду, где бы ни появлялся, сразу же начинал кричать, что если он только встретит на улице Шахина-эфенди, то за себя не отвечает...
В конце концов Шахин-эфенди понял, что в этом городе он не найдёт ни у кого поддержки, не сможет восстановить своё доброе имя.
И вот однажды вечером, когда уже начало смеркаться, Шахин взял небольшой узелок с вещами да несколько книг и тронулся в далекий путь.
Он вышел из города по кладбищенской дороге, ведущей в горы. Больше часа шагал Шахин между садами и огородами, не оборачиваясь, и слёзы струились по его щекам, застилая взор.
Дорога привела Шахина к развилке. Сбросив ношу на землю, он вытащил платок, вытер глаза, протёр очки.
В последний раз взглянул Шахин на тусклые огни Сарыова, начинавшие уже теряться вдали, и громко произнёс:
— А ведь верно сказано: то, что зовётся революцией, нельзя совершить в один день...
Дороги от развилки расходились в четыре стороны.
Когда Шахин покидал Сарыова, он не решил, да и не знал, куда идти. И теперь, повернувшись спиной к городу, он долго стоял и смотрел вперёд, в темноту, словно ждал, что оттуда снизойдет откровение...
— Если я пойду по средней дороге, она приведёт меня туда, где рождались революция и победа. Уж там я найду, с кем отвести душу.
Вспыхнувшая надежда вернула ему и прежний оптимизм, и радостное ощущение бытия, и желание жить. Он подхватил с земли свой узелок и книги, поднял воротник пальто и зашагал навстречу свежему ветру, дующему с севера...
Март — сентябрь 1926 года.
1
2
3
4
