Молчаливый странник в Лондоне

Не правда ли, названия этих улиц после таких комментариев сатирического еженедельника интригуют? Многие улицы в Лондоне названы в честь христианских святых, а также королей, принцев, знаменитых личностей – это объяснимо. Но я не могу взять в толк, почему, например, улица называется Лондон-роуд, словно она находится в заморском городе. Я иногда думаю: хорошо бы увидеть место, названное «Снежные Поля» или «улица Полумесяца», ведь снег и луна – такая редкость в Лондоне. Однажды я оказался в переулке, который называется Роттен-роу (Гнилой переулок), но ничего прогнившего там не обнаружил, в другой раз отправился на Пэйшен-роуд (улицу Терпения) и что же я увидел? Мчащихся, словно вихрь, в ту и другую сторону людей.

Странная вещь – названия. Есть еще два места в Лондоне, которые врезались мне в память. Митинг-Хаус-лейн – переулок Дома для встреч и Мэйк-Пис-авеню – улица Мира. Почему бы тем, кто любит встречаться и организовывать мирные конференции, не приехать сюда!

Запад и Восток встречаются на живописных полотнах

Прежде всего хочу поздравить лондонцев. Им повезло. В их распоряжении прекрасные художественные коллекции, и доступ к ним прост. Такого удовольствия мы не испытывали в Китае вплоть до последних лет. До Синьхайской революции 1911года, свергнувшей императорскую династию, большинство наших художественных работ хранились во дворцах и никто, кроме немногих высших официальных лиц, не мог лицезреть их. Хорошие частные коллекции также были недоступны для публики. Только богатые люди могли коллекционировать произведения искусства и наслаждаться ими.

Наши художники верили, что выражают в картинах свои самые сокровенные чувства, и именно поэтому не хотели, чтобы толпа лицезрела их всуе и своим непониманием порочила репутацию художников. Совсем недавно такое высокомерное отношение мастеров изменилось, и мы тоже начали строить музеи и галереи для широкой публики. Я надеюсь, что мы сможем показать высшие достижения нашего искусства, не уступающие мировым шедеврам, если успешно преодолеем этот критический временной этап.

Хочу поделиться опытом моего первого посещения английской художественной галереи. То была галерея «Уайтчепел», и там экспонировалась выставка китайской живописи. Посмотрев все работы, я уже собирался было уходить, но мной овладело противоречивое чувство нежелания погружаться во что-то новое и одновременно любопытства. В углу сидел молодой человек и созерцал картину. Взгляд его был серьезен и задумчив. Я обратил на него внимание еще раньше, когда входил в галерею, а он продолжал сидеть в той же позе все это время. Видимо, почувствовав мою нерешительность, он поднялся и подошел ко мне. Узнав, что я художник, оживился, подвел меня к столу, что стоял посреди комнаты, достал из кармана фотографию китайского пейзажа, заметив, что оригинал остался у него дома. Затем из другого кармана извлек маленький альбом с серией фотографий. Потом появилась картина в раме, и я даже не понял, откуда она взялась. Мой новый знакомый вел себя как маг-волшебник. В заключение он продемонстрировал мне два маленьких рисунка. С появлением каждой новой вещи мое изумление возрастало. Поразили необыкновенные размеры карманов, в которых помещались эти произведения искусства. Все-таки западные фасоны одежды в этом явно превосходят китайские! Затем мой новый знакомый пригласил меня к себе домой и показал всю коллекцию. Оказалось, чтоэтот странный молодой человек живет в весьма фешенебельном квартале Лондона в прекрасном старом доме в окружении милых предметов искусства. Его отец очень известный коллекционер китайского фарфора. Я подружился с парнем, и мы провели с ним немало трогательных часов, хотя порой случались долгие перерывы в общении. Я высоко ценю его взгляд на искусство. Кстати, он познакомил меня со многими лондонскими галереями, причем делал это как-то легко и непринужденно. Думаю, мы навсегда останемся друзьями. Впрочем, наверное, пора его представить. Это господин В. Винкворт, о котором я уже упоминал в книге.

После встречи с ним я стал регулярно посещать Национальную галерею и галерею «Тэйт». Обычно я старался приходить в «студенческие» дни, когда посетителей было меньше. Я любил разговаривать со студентами художественных вузов, которые приходили в галерею делать копии шедевров, и был удивлен тем старанием, с которым некоторые из них пытались копировать массивные картины с большим количеством деталей. Для того чтобы внимательно изучить верхние части картин, они нередко использовали лестницы, а в руках держали линейки. Для меня это была новая информация о технике западных живописцев. Некоторые вещи мне показались странными. Как-то я стоял у картины «День дерби» Уильяма Пауэла Фрита и внимательно рассматривал копию, над которой работала художница. Когда она ненадолго удалилась, я сравнил все детали копии с оригиналом и поразился одинаковостью: пятнышко к пятнышку краска к краске, мазок к мазку, штрих к штриху, форма к форме. Какая точность! Когда дама, так профессионально имитировавшая манеру художника, вернулась, она была весьма польщена моим вниманием к ее копии, хотя и не подозревала, какие странные мысли бродили в моей голове. Она с гордостью сказала мне, что работает над картиной вот уже шесть лет и пока прошла лишь середину пути. Ей потребуется еще не менее шести лет чтобы завершить этот благословенный труд. Затем она подробно рассказала мне, какие детали даются ей особенно тяжело, а где она добилась идеальной имитации. И в конце концов заметила, что желала бы продать копию за пятьсот фунтов стерлингов. Затаив дыхание, я слушал ее с растущим изумлением и, наконец, поблагодарив леди и не выразив при этом ни малейшего восхищения сомнительной, на мой взгляд, работой, удалился. При сем не мог не отметить, что уже не могу отнести себя к числу терпеливых персон!

Я частенько сопровождал профессора Цзюй Пеона, китайского художника, который делал копии рисунков Рафаэля в Музее Виктории и Альберта. Сначала я помогал ему распаковывать инструменты и материалы, а потом с удовольствием прогуливался по залам, рассматривая экспонаты, а то и беседовал со смотрителями. Однажды я поинтересовался у одного из них, нравится ли емуего работа, удается ли иногда взглянуть на картины или он их знает назубок и уже потерял к ним интерес. Смотритель рассмеялся: «О да, сэр, случается, смотрю на них, ведь я должен их хорошо знать, посетители нередко задают предметные вопросы. На этой работе случается много забавных вещей. Иногда когда долго стоишь, чувствуешь безумную усталость, и тогда спасает мой стульчик в уголке. Время от времени позволяю себе вздремнуть. После чего хожу туда-сюда. Вы очень скоро почувствуете, как много забавного здесь, если займетесь моей работой, сэр». Мы оба долго весело смеялись, и я очень оценил его удивительное чувство юмора.

В галерее «Уайтчепел»

И все-таки больше всего мне нравятся маленькие галереи. Одна из любимых – галерея «Лейсистер». Я навсегда запомнил впечатление от выставки Джейкоба Эпстайна несколько лет назад, когда демонстрировалась его скульптура «Се человек». В маленьком зале, где она стояла, было всегда многолюдно. Я обратил внимание на две группы зрителей, которые стояли в разных углах и все время искали лучший ракурс. На лицах тех, кто образовал первую группу, были запечатлены улыбки восторга, которые словно свидетельствовали: это работа гения, она не требует комментариев. Реакция второй группы была иной. Для нее скульптура была объектом насмешек: «Что это за монстр?» И подумалось: как странно, улыбка ребенка, такая невинная, всегда выражает счастье и удовольствие, а когда улыбается взрослый, она может выражать издевательство, цинизм, претензию на непогрешимость. По мере того как человек обретает жизненный опыт, каким извращенным становится его ум!

Когда я посетил еще раз выставку современного французского искусства в галерее «Нью Барлингтон» (это случилось в последний день), то обнаружил там толпы светских визитеров, а перед самым закрытием их стало еще больше. В такой суматохе было бессмысленно рассматривать картины, и я стал наблюдать за посетителями. Это уже не было событием культурной жизни, скорее напоминало светский прием. Резвые юные леди восклицали: «Хэлло, хэлло», пожимали руки знакомым, оживленно болтали о вещах, никак не связанных с экспозицией. Вдруг над всем этим гулом, рокотом, жужжанием я услышал