Молчаливый странник в Лондоне

любимцами Западной королевы матери, жившей на Небесах. Однажды они дурно себя вели, и королева-мать наказала их. Самых юных птиц каждый год (как правило, в начале мая) стали отправлять на землю, чтобы побуждать наших крестьян вовремя возделывать рисовые поля. Те, кто жил на Небесах, естественно, и не помышляли о том, чтобы спуститься на землю и жить в мире людей, поэтому песня кукушки была печальной и меланхоличной. Ее звучание по-разному интерпретировалось в китайском языке. Одно из толкований гласит: «Торопись, торопись, пора подумать о хорошем урожае». Как только наши крестьяне слышали эту песню, они отправлялись в поле: обрабатывать его, сеять, орошать, пропалывать сорняки и т.д. Птицам не разрешалось возвращаться на Небеса до той поры, пока не созреют рис и пшеница. Но к этому времени у кукушки уже не было слез – только кровь. И эти кровавые слезы падали на поля и становились «цветами кукушки» ярко-красного цвета в форме колпачка. В мае – июне большинство полей в китайских деревнях покрываются этими цветами. Поэты, если они в эту пору вдали от дома, услышав плач кукушки, вспоминают о тех, кто занят вечной сельскохозяйственной работой на родине, начинают стремиться домой и принять в ней участие. А если им не удается вернуться на родину предков, они описывают свои слезы как красные «цветы кукушки». Эти чувства в стихах наших великих мастеров выплескивались снова и снова. А мне почему-то вспоминаются другие стихи английского поэта, опубликованные в «Обсервере». Они основаны на сюжете, не столь романтичном и меланхоличном. Для контраста я познакомлю вас с ними. Быть может, вы почувствуете разницу между восточным и западным менталитетом:

Святой Петр, как привратник,
изнуряется ленью,
Он к Вратам Золотым,
к ним притулившись, прирос,
Не следя, кто вскарабкался
по хладным ступеням
В царство вечного лета
и невянущих роз.

Он баюкает сон –
его тревожить не смей ты,
Пусть не слышит в дремоте,
я его не виню,
Как скопировав глас
псалтариона и флейты,
Птичий хор величальную
шлет новому дню.

Разбудить скрипом ходиков
его не сумели,
Он не слышит, как камушки
ссыпаются вниз,
Как смеются у Пана
переливы свирели,
Как трубит горделиво
бледно-желтый нарцисс…

Вот малиновки стук,
вот коноплянки сюита,
На задорный призыв
ему откликнуться пора б,
Ветром Северным дверь
с ожесточеньем избита,
А в ответ – тишина,
да оглушительный храп.

…От двойного удара
содрогнулось все разом,
Знать, явился избранник,
кто достоин и свят,
Встрепенулся Петруша,
ключ нашарил он глазом
И возникнул в проеме
вмиг распахнутых врат [7].

Я написал несколько стихотворений о Кью-Гарденс и хотел бы познакомить вас с двумя, чтобы передать мои чувства в связи с двумя разными событиями. Одно посвящено старому журавлю, который привлек мое внимание в первые дни лета:

Кто заставил откуковать в прощальный путь последние дни весны?
Сочная зелень одела гирляндами берег с плакучими ивами.
Старый журавль в стремительном порыве слетает вниз,
Чтобы застыть в одиночестве, не страшась людей, в изголовье ручья.

Другое стихотворение написано о том, как я провел летний день в Кью-Гарденс, наслаждаясь водяными лилиями и гусями:

Лепестки лилий и тени гусей неразлучны.
Как свободно гусиное перо, сколько
шарма в нежном лепестке.
Ранним утром гуси плывут среди лилий,
Вместе с ними отдыхают поздней порой,
Иногда поднимают величавые шеи, и тогда раздается их
тоскующий крик.