вам мучиться с ним как с ежом за пазухой? Что делают порядочные люди, если им случится, допустим, чего-нибудь случайно своровать, а их при этом кто-нибудь увидит и начнет ловить? Порядочные люди тогда будут бежать впереди и кричать всем остальным, чтобы они ловили вора как следует! Если порядочный человек хочет спрятать одну золотую монетку, он ее спрячет в куче медных, если…»
— А короче — можно? — сухо осведомился Смольский.
— Вы знаете, господин писатель, то же самое сказал мне и настоятель! Это просто удивительно, как вы с ним одинаково мыслите! Он сразу понял, что ему хотел сказать Палладини! Палладини хотел сказать, что надо договориться с ранарари о том, чтобы организовать все так, чтобы великий писатель ездил по всей Диаспоре и встречался с читателями, давал им автографы, читал лекции… И пусть все смотрят на господина великого писателя и, бога ради, не обращают никакого внимания на всех остальных, что прилетели на «Ганимеде»! А когда вокруг вас, Толик, будет вертеться уйма народу, вас просто побоятся тронуть!
Смольский скептически покосился на порхающую вокруг него тушку Палладини (тот быстро набирал вес, потерянный за время перехода через Аш-Ларданар) и вдруг улыбнулся. Ему понравилась эта мысль — превратить отвратительно начавшееся приключение в турне. Причем в такое, которое прибавит ему популярности в том Мире, куда еще не ступала нога ни одного из его коллег! Игра явно стоила свеч. Риск, конечно, витал в воздухе, но ведь не он же — литератор Смольский — сдался здешним мафиози, а без вести пропавший федеральный следователь Кай Санди.
— И что же вам сказал на это господин настоятель? — осведомился он уже более бодрым голосом.
— Господин настоятель долго думал, — гордо ответствовал ему Микис. — Сначала он долго думал и взвешивал, а потом вызвал меня к себе как раз сегодня утром и сказал: «Слушайте, Палладини…» — он так и сказал: «Слушайте, Палладини, не вы один такой умный…»
— Наверное, настоятель выражался немного более э-э… по-другому? — предположил Смольский.
— Конечно, по-другому! — пожал плечами Микис. — Со всеми этими экивоками и выкрутасами, но не в этом дело! В сущности, он мне сказал: «Не один ты такой умный, Палладини, есть еще люди и поумнее тебя. И среди ранарари тоже такие случаются, хотя они вовсе и не люди… И поэтому мы устроим господину Смольскому турне по трем самым крупным центрам Диаспоры. И даже не мы сами устроим, а господа издатели! Потому что в Диаспоре живет сейчас десять миллионов человек, каждый из которых умеет читать. И их обслуживают аж три или четыре собственных — Диаспоры — издательства. И если хотя бы каждый десятый житель захочет иметь у себя дома новую книжку господина Смольского, то тот, кто эти книжки наштампует вовремя и в нужном количестве, сильно поправит свои дела! Главное, чтобы сам Смольский не подкачал! И поэтому двое господ от каких-то двух самых больших здешних издательских домов уже прибыли в Дом этой ночью и хотят изложить господину Смольскому свои деловые предложения… Они со своей стороны берут на себя организацию турне и рекламу тех книжек, что здесь уже были изданы, и новых, на которые только еще хотят подписать договора». Так что господин настоятель послал меня к вам, чтобы, так сказать, подготовить почву…
Столь молниеносное развитие событий — от появления на пороге его кельи застенчиво попискивающей Аннабель (нет, пожалуй, не стоит ее именем называть отрицательных персонажей) до визита китов регионального бизнеса к высшему руководству Секты Отверженных — было все-таки слишком непривычным для Анатолия. Однако, судя по всему, упускать такой шанс было бы глупо. По крайней мере, соблазняла перспектива, не унижаясь — за собственный счет и первым классом, — покинуть здешние края.
— Ну что ж… — пожал он плечами. — Считайте, Микис, что почву вы удобрили. Если уж вы взяли на себя роль гонца, то мухой летите к настоятелю и договаривайтесь о том, фрак мне надевать для переговоров или, за неимением оного, так и оставаться в свитере… Право не знаю, как отблагодарить вас за взятые на себя труды. Не ожидал от вас такого бескорыстия…
— Ну, Палладини, конечно, все сделает для своих друзей… — Микис замялся. — Однако и о себе Палладини немного думает. Совсем немного, Толик…
«Черт возьми! Когда это он с „господина писателя“ съехал на „Толика“? — диву дался Смольский.
— Тем более, — уверенно продолжил Микис, — что без Палладини вы просто погибнете! Вас обдерут, как липку!!!
Анатолий задумался над этими словами. Его первоначальная эйфория начала таять. Проблема действительно была куда сложнее, чем казалась сначала.
— Подумайте, — развивал наступление странствующий предприниматель, — вам самому случалось составлять договор хоть с одним издательством? Бьюсь об заклад, что этим занимался ваш литагент!
Это было так. Смольский вздохнул.
— И это в Метрополии, где царят закон и порядок! А вам случалось сталкиваться с законами, по которым живет Диаспора? — подбоченился Микис. — Разумеется, нет! А вот мне приходилось! Потому что я вел бизнес на Фронде, которая находится с Инферной в союзных, как говорится, отношениях. И хотя моя контора занималась вроде как недвижимостью, в основном мы перебрасывали гм… разные товары между Фрондой и Диаспорой Инферны. А для того, чтобы не погореть на этом деле, — а ваш покорный слуга не погорел! — надо все зубы проесть, изучая здешние законы и традиции!
Микис взволнованно прошелся взад-вперед по тесной келье.
— А настоятель, вы скажете? Так он настоятель и есть! Они здесь не торговый дом содержат, а что- то вроде хосписа… Если вы хотите ему довериться, а меня отставить, то пожалуйста! Я умываю руки. После всего того, что я сделал для вас…
Смольский задумчиво глядел на центральную пуговицу жилета, обтягивавшего начавшее округляться брюшко Микиса, и лихорадочно просчитывал варианты возможной сделки.
Палладини напомнил ему о себе обиженным посапыванием.
— Вы уверены, что справитесь с ролью моего литературного агента? — наконец решился на свой ход Смольский.
— И импрессарио! — торопливо ввернул Микис.
— И импрессарио, — обреченно согласился Анатолий. — Несите сюда бумагу и перо…
То, что в ежедневный монастырский паек, выдававшийся гостям Дома за ужином, входила еще и пара пересушенных сигарет, было для Кирилла определенным сюрпризом. Он даже изменил зароку, данному самому себе еще во времена службы в Космодесанте, — не трогать курева и пальцем. Сигареты он приберегал до утра — как средство борьбы с одолевшими его в этих краях приступами тоски.
Тоска эта являлась сразу вслед за пробуждением, а оно для Кирилла всегда наступало еще до рассвета, и пронзала его до самых глубин сумеречного еще сознания. Она возвращала его в далекое и совсем чужое теперь детство. Она не имела причины. Точнее, он никакими усилиями не мог сформулировать причину этой тоски. Может, это была тоска по тому миру, с которым он разминулся. Миру простоты и ясности. По тому миру, в котором живут дети и мудрые старики. Она не исчезала с приходом дня. Просто отступала в тень, забывалась. Как ни странно, этому забвению помогал табачный дым, который, кашляя с непривычки, ежась от утреннего ветерка, Кирилл глотал, стоя перед медленно светлеющим окном.
Сегодня это его занятие прервал стук в дверь.
По самому этому стуку — короткой и нервной мелодии, отбитой костяшками пальцев по тяжелой полированной древесине, — было легко догадаться, кто стоит там, за дверью.
— Входи, — негромко позвал он.
Карин была сосредоточена и старалась не смотреть Кириллу в глаза.
Несмотря на ранний час, она была одета по-походному, и сна у нее не было ни в одном глазу. Она быстро подошла к окну и так же, как и он, стала раскуривать сигарету — свою, из пачки в нарукавном кармане.
— Мы уходим на Аррику, — коротко сообщила она. — Нас туда позвали. Там требуются Слышащие… предвидится большой урожай. На Аррику Ангелы всегда прилетают позже… дождешься меня?
— Надолго вы туда? — хмуро осведомился Кирилл.
