— Давно… — продолжил Хайлендер. — Еще тогда, когда жив был сам старый Лекси Грир. Собственно, он и начал ее — эту историю… У профессора молекулярной палеонтологии и наследника огромного состояния своих весьма состоятельных предков — Лексингтона Мэррихауза Грира — был свой пунктик. Точнее, считалось, что это был именно пунктик: он заявлял, что знает, где искать Послания Предтечей. Сама по себе вера в то, что такие Послания должны где-то существовать, — достаточный повод для того, чтобы прослыть чудаком, — не так ли, Клаус? А уж претензия на то, что именно ты — и никто другой знает, где искать их, ставит автора подобных заявлений на почетное место среди изобретателей перпетуум- мобиле, обладателей подлинных карт с указанием расположения кладов Нибелунгов и наездников на машинах времени.
Между тем Лексингтону Мэррихаузу Гриру нельзя было отказать в логике.
И одним из тех немногих, кто сразу и окончательно принял его логику, был ваш покорный слуга, тогдашний его аспирант Хайлендер.
Тут шеф «ЛГ» отвесил аудитории (представленной мною и Майклом Миллером) церемонный и почти лишенный даже тени самоиронии поклон.
— Логика старика Лекси была весьма проста: Предтечи, как известно, причастны к появлению жизни совершенно разного типа в различных уголках Вселенной. Если принять гипотезу о том, что они существовали вообще, и если и существовали, то только одни какие-то Предтечи, а не несколько разных протоцивилизации. А уж если они сеяли повсюду жизнь — и притом жизнь потенциально разумную, такую, которая стала бы зародышем новой цивилизации, — для каких-то своих, им одним понятных целей, то странно было бы, если они оставляли этот свой «посев» без присмотра. Как-то они должны были позаботиться о том, чтобы дальнейшую судьбу своих питомцев направлять, программировать. Этой цели должны были служить Послания. Они не должны были быть просто скопищами знаков. Послания по самой логике своего предназначения были еще и механизмами самореализации. Получив каким-то образом сигнал о том, что препорученная их заботам цивилизация достигла наконец какой-то определенной стадии своего развития, какого-то ключевого его этапа, такое Послание «самораспечатывалось» бы и само сообщало своим подопечным какую-то необходимую им на этом этапе информацию. Ключевую информацию для ключевого этапа.
Я пожал плечами:
— Положим, я не вижу в этих рассуждениях такой уж железной логики. Скорее, это просто сумма благих пожеланий. В общем-то — не слишком оригинальных
— В общем-то, если рассуждать с самого, так сказать, начала, то действительно до этого момента цепочка рассуждений моего учителя не претендует на большую оригинальность… Его, однако, извиняет то обстоятельство, что он и не разрабатывал этих предложений. Все они были высказаны задолго до того, как он сказал свое слово. Для него они были уже просто отправной точкой… Точкой, если хотите, опоры для дальнейшего поиска. Аксиомой.
— Аксиомой так аксиомой, — снова пожал я плечами.
И плечи и шея у меня затекли и были налиты болью — тупой и жгучей одновременно. Похоже, что яд «малышек» Миллера был сильнее, чем у простых ос.
— Гораздо интереснее то, как старик Грир рассуждал далее. — Хайлендер выпустил к потолку клуб сизого дыма. — Прежде всего он задумался над тем носителем, на котором должно было быть написано такое Послание. Над материалом, в который оно должно было быть воплощено. По крайней мере, то Послание, которое было адресовано грядущей цивилизации Земли. И пришел ко вполне обоснованному выводу: ни один из реально существующих материалов для этого не подходит.
Подумайте сами — речь идет даже не о миллионах, а о миллиардах лет. А всего лишь за несколько тысяч лет время съедает пирамиды фараонов. За куда меньший срок оно хоронит в песках города, заливает морями территории. Можно было бы, конечно, высекать письмена на хранимых вечным покоем космического вакуума скалах Луны или других лишенных атмосферы небесных тел. Но нет никакой гарантии того, что цивилизация — адресат такого Послания будет находиться на стадии космической экспансии. Что она станет рыскать в Космосе, выискивая на всех случившихся по пути каменьях иероглифы и пиктограммы. Причем непременно в тот самый критический период своего развития, когда они должны будут ей пригодиться.
И тут Грир столкнулся с еще одной непростой проблемой, которую как-то должны были решить авторы Послания. Это — проблема распознания Послания как явления искусственного. Рассудите сами: ведь и это тоже вовсе не гарантировано — то, что разумные существа весьма отдаленного будущего воспримут некое скопление знаков, рисунков, сигналов любой природы именно как Послание одного Разума другому. Что они не воспримут его просто как некую игру природы или что заметят его вообще. Потому что — мы знаем это теперь, а Предтечи должны были знать еще в те, незапамятные, времена, — нет единого, абсолютно верного для всех типов Разума критерия искусственности.
Гайка — абсолютно искусственный с точки зрения нормального человека предмет. Но это только для него — существа, обитающего в среде, порожденной техногенной цивилизацией, веками изготовляющей металлические предметы правильных форм. А вот корри, у которых даже космические корабли наполовину живые, первоначально в этом изделии видели всего лишь причудливой конфигурации кристалл. И наоборот, типичный для корри искусственный инструмент биологический скальпель — плод йюху — для непосвященного представителя хомо сапиенс — это просто забавного вида корешок, и заблуждение это может дорого обойтись любителям крутить в руках незнакомые предметы.
Но и это еще не все. Мало того что Послание должно сохраниться в течение невероятно долгого времени, мало того что оно должно быть однозначно, недвусмысленно распознано как некий осмысленный текст. Оно должно еще быть прочитано и понято. Прочитано и понято существами, о языке и мышлении которых отправители Послания не могли знать ничего или почти ничего! Как-никак Предтечи доверили «доводку» жизни в подопечных Мирах до стадии возникновения Разума эволюции — мастеру малопредсказуемому.
Ну а теперь… — Хайлендер понимающе подмигнул мне. — Надеюсь, мне не стоит предлагать вам угадать с трех раз, какое решение нашел Грир для всех этих проблем разом? Верно, Клаус, верно. Послание написано на языке генетического кода. Разбито на компактные блоки, многократно повторено и помещено в клетки практически всех предковых форм земных тварей, имевших перспективное эволюционное будущее. Упрятано там — среди молчащей ДНК. Так что сохранность Послания в веках гарантирована — оно беспрестанно переписывается заново, притом каждая новая копия многократно сверяется с предшествующей. И оно существует в миллиардах экземпляров, в том числе и в наших с вами клетках. Нам не надо искать его ни в глубинах океанов, ни в недрах наших Миров, ни в бездне Космоса. Оно всегда с нами.
Собственно, секрет «Лексингтон Грир» состоит в том, как мы распознаем фрагменты Послания, отличаем их от прочих генов. Секрет невелик — техника генетической маркировки известна чуть ли не с двадцатого столетия. Просто объем анализов был очень велик. Был у нас и второй секрет — сейчас мы с ним практически простились. Это тот «ключик», который запускает Послание как систему. Приводит его в действие.
Гениальность Лексингтона Грира в том и состояла, что он понял, что время Послания наступит тогда, когда Разум, которому оно адресовано, научится манипулировать с собственными генетическими программами. Он может никогда не выйти в Космос, может не разгадать и не распознать какие угодно письмена и сигналы, но от познания самого себя не уйдет никуда. И информацию, которая составляет самую его биологическую суть, читать сможет.
Впрочем, кроме гениальности старику Гриру сопутствовала и немалая доля удачи. В частности, без ложной скромности скажу, что ему повезло на учеников и помощников. Ему всего за несколько лет удалось вычислить и из нескольких разбросанных по разным геномам блоков собрать «ключ». Вирусную ДНК, запускающую первые из сложной цепи реакций, которые из рассыпанных по «молчащей» части генома блоков склеивают активную систему генов. И эта система начинает изменять главное в человеке — его мозг, превращая его во что-то, что человеком уже, наверное, называть не стоит.
Чего-то такого я ожидал. Какой-нибудь подлянки в этом духе. Некоторое время мы молчали. Потом я повернулся к молчавшему до сих пор Майклу и сказал скорее утвердительно, чем с вопросительной интонацией:
