— Ну и что думает полиция? — после небольшой паузы спросил Рус, разглядывая чашечку с недопитым кофе. — И что думаете вы обо всем этом?
— Не знаю. — Мод отошла к окну, отвернулась. — Не могу представить такого человека, для которого отец…
Ее плечи дрогнули.
— Ну… — Рус пытался найти верные слова. — Ведь доктору постоянно приходилось иметь дело с людьми, страдающими разными… нарушениями психики… Может, кто-то из них…
— Нет… — Мод, не поворачиваясь от окна, опять дернула плечом. — Я не помню никого, кто был бы настолько… болен. И потом… Последние годы отец не практиковал. В основном государственные программы и фирмы, которые… Которые были с этим связаны…
Мод шмыгнула носом и нервно достала платок.
— В полиции думают…
Они обменялись с племянницей выразительными взглядами. Взгляд Энни говорил: «А стоит об этом при посторонних, Мод?» Взгляд Мод ответил: «При Русе можно — он свой, Энни».
— Лейтенант Молинар говорит… Что, может быть, отец узнал что-то лишнее… Что-то слишком для кого-то важное… В этих программах вертелись большие деньги, и отец… Он действительно нервничал из-за всего этого… Но все-таки то, что случилось… Никто не ожидал этого…
— Вы сказали… — Русу вдруг стало как-то неловко чувствовать себя в шкуре сыщика-любителя: ведь речь шла не о пропавшем кошельке. — Вы сказали, что это было почти полной неожиданностью… Почти…
Мод резко повернулась. Но в лицо Русу почему-то не посмотрела. Она сосредоточенно смотрела себе под ноги, словно что-то не так было с шершавым дорогим пластиком покрытия пола.
— Это… Это… Дело в том, что… это может быть как-то связано с вами, Рус…
Она сложила руки в замок и, не разжимая их, сделала ему знак подождать немного и быстро вышла.
Энни кашлянула и занялась перекладыванием опустевших чашек в посудомоечный агрегат. Не столько для того, чтобы отбить хлеб у проявляющего признаки справедливого возмущения сервисного робота, сколько для того, чтобы избежать взаимного разглядывания с несколько ошеломленным Русом. Этого ее занятия хватило ровно на то, чтобы дождаться появления Мод.
Девушка вошла, решительно сжимая в руках большого формата желтый конверт. Плотно набитый и украшенный ярлыком «Вскрывалось полицией». Адреса на конверте не было, только выведенная надпись: «Для Руслана Рядова».
— Отец… — сказала Мод, присаживаясь на краешек стула. — Отец нервничал последнее время… И… Буквально за несколько дней до того, как… Он вечером — ночью уже — я, помню, легла спать, читала в постели… Так вот, отец зашел ко мне и попросил вот этот пакет сохранить у себя… И… и передать тебе, Рус, если что-нибудь случится. Я очень удивилась тогда…
— И почему… — Рус взял конверт из рук Мод и неловко покрутил его перед глазами, разглядывая. — Ведь прошла уже неделя, а вы даже не позвонили мне…
— Понимаешь, Рус. — Мод неуловимым движением поправила упавшую было на глаза прядь волос. — Мне показалось все это таким странным… Я рассказала об этом следователю… И они на несколько дней взяли эти бумаги на просмотр. Оставили расписку и все такое… А вчера… Нет, позавчера еще раз зашел лейтенант Молинар — он ведет это дело — и вернул конверт. Они там считают, что эти бумаги, скорее всего, никакого отношения к делу не имеют. Но… Но лейтенант просил тебя с ним проконтактировать — так он выразился… Если ты найдешь это необходимым…
Она торопливо вспорхнула из-за стола и принялась искать что-то в своей сумочке, брошенной на небольшом столе у входа. Потом вернулась и протянула Русу визитную карточку лейтенанта.
— Еще он добавил — потом уже, — что не понимает, зачем доктору Кроссу понадобилось знакомить своего бывшего пациента с такими материалами… Что, может, господину Рядову и не надо бы знать того, что там написано… Это лейтенант Молинар так сказал. Я не знаю, что он имел в виду… Я-то ведь в конверт не заглядывала: раз отец мне его дал запечатанным, значит, он и не хотел, чтобы… И я как-то растерялась… И знаешь, Руслан, у меня такое чувство было, что ты уехал… Далеко куда-то. Ты так давно перестал к нам ходить… И даже, когда по ТВ было про смерть отца… В общем, я… еще ничего для себя не решила, как быть с этими бумагами, а тут и ты пришел… Извини, что так получилось…
— Да нет, ничего… Это, вообще, странное какое-то дело… Ты знаешь, Мод, мне доктор совсем недавно приснился… Удивительный был сон такой… И я решил зайти поговорить… И — вот…
Он решительно переложил конверт в другую руку, встал.
— Я… прочитаю это один. И потом, наверное, мы поговорим еще. А сейчас… До свидания.
— До свидания, Рус, — глядя ему в глаза, сказала Мод. — Я попрошу тебя… Будь поосторожнее. Я не знаю почему, но мне вдруг страшно стало за тебя…
У Руса было нехорошо на душе: его донимало ощущение, что он делает что-то не то и не так. И какое-то глупое и оскорбительное подозрение посетило его — пару раз дома и на службе. И еще раз — когда он полез в отделение для перчаток своего кара. Будто кто-то порылся в его вещах. Полистал его блокнот и не на место вставил заложенные в него бумажки, переложил в другом порядке листки распечаток в ящиках письменного стола, разворошил канцелярские мелочи в выдвижной коробке. И все такое…
— Невроз, — сказал себе Рус, закрывая за собой двери дома доктора Кросса. — Анализ бесконечно малых. Таких вещей, на которые обращают внимание только нервнобольные и спецагенты из бойскаутов… Таких вещей, как вот то, например, что, когда я входил в дом, напротив дверей, чуть в стороне, точно так же, как и сейчас, стоял серый «ауди». И мрачный тип за рулем пялился из него на меня как сыч. Вот так, как и теперь пялится.
Читать бумаги доктора Кросса Рус стал в городском саду, на скамейке. Ему не хотелось оставаться совсем одному с самим собой.
«Мне очень трудно сделать это, мой мальчик, — писал ровным, мелким стариковским почерком старый доктор Кросс. — Но если есть то, что называют словом „тот свет“, то там мне будет спокойнее, если я оставлю после себя на земле меньше лжи. Я долго верил в то, что есть ложь черная, злая — на корысти замешанная, а есть и добрая — та, что во благо, необходимая порой для того, чтобы как-то оправдать для человека его существование, которое при свете одной лишь истины может представиться ему бессмысленным, а то и вовсе невыносимым… Но пришло время разувериться и в этой иллюзии. Те дела, в расследовании которых мне пришлось участвовать в последнее время, порядком изменили мой взгляд на вещи. Боюсь, что моя ложь во спасение принесла тебе много зла. И еще принесет. Конечно, я лгал не одному тебе и, вообще, лгал не только своим пациентам… В жизни часто приходится лгать. Но эта — бытовая ложь по мелочам, — наверное, простится всем нам. А твой случай — особый, Руслан. Прочти мои заметки, которые я вел несколько лет подряд, — распечатки того, что я надиктовал киберсекретарю в файл твоей истории болезни. Ну и некоторые связанные с этим материалы. Постарайся быть как можно хладнокровнее при чтении. Прости, если сможешь, старого дока Кросса и вооружи себя против той беды, что может прийти к тебе».
Рус отложил в сторону листок письма и неприятно дрогнувшими пальцами открыл тощую светло- коричневую папочку со своим именем, оттиснутым на тонком картоне, и с датой того дня, когда друг отца, Ганс Кросс, стал еще и его лечащим врачом. Строка для даты окончательного излечения оставалась пустой.
«Сегодня, — рассказали ему убористые строчки распечатки текста, полученного тем — первым — днем, — Алексей Рядов привел ко мне своего приемного сына Руслана. Приходили они, собственно, всей семьей, но Рита сказала мне не больше полудюжины слов: слишком убита тем, что их затея с усыновлением ребенка потерпела такой жестокий и неожиданный крах. Они действительно не заслужили такого. Еще пару дней назад, когда они привезли парнишку знакомиться со мной (а точнее, с его сверстницей — Мод), это был вполне здоровый и жизнерадостный маленький человечек, полный своих, чисто детских, забот и чувств. То, что его отцом и матерью теперь будут эти раньше совершенно незнакомые ему люди, казалось, нимало не тяготило его. Он, кстати, удивительно похож на обоих Рядовых — и на Алексея, и на Риту. Я, помнится, даже подумал тогда, что ставший мне сразу симпатичным мальчишка, может быть, чуть более
