цветущему Средиземноморью. От больших и малых гаваней, из гостеприимных бухт Чёрная Смерть двинулась вглубь континента.
Это была небывалая чума, которая брала неприступные крепости и многолюдные города, которая пробиралась и в самые суровые обители, и в прекрасные дворцы. Чума катила по дорогам Европы сбитые королевские короны. В Арагоне умерла королева Элеонора, в Париже — королева Жанна Бургундская, в Наварре — королева Иоанна II. Испанский король Альфонс XI осаждал цитадель Гибралтара — и за один день сгнил в своём походном шатре. В Бордо из ликующей толпы чума бросила букет британской принцессе Джоанне, которая ехала на свадьбу с принцем Педро Кастильским, и юная принцесса обвенчалась с могилой, надев саван вместо фаты.
Европа истолковала чуму как божий гнев. Священники говорили, что небеса разозлились на последнюю моду — на башмаки с длинными и загнутыми носками. Чуму сочли всадником Апокалипсиса, у которого «конь блед» и которому имя — Смерть. Шведский король Магнус II, босой, сам возглавлял покаянный крестный ход.
С мольбами защитить от чумы в Рим со всех концов Европы кинулось два миллиона паломников. Они приносили деньги, а уносили заразу. В живых из этих паломников остался только каждый десятый, и папа Климент VI особой буллой обязал ангелов отправлять в рай всех, кто умер на римской дороге. Сам папа в это время сидел в новом дворце в Авиньоне между двумя жаровнями, где тлели благовония, и сжимал в кулаке волшебный изумруд, отгоняющий чуму. Персону папы охранял лучший французский врач Ги де Шолиак, который сказал честно: медицина бессильна, всё в руках божьих, аминь.
В Авиньоне не хватало места для погребения умерших, и папа освятил реку Рону: трупы сваливали с телег прямо туда. Господь не хотел помогать своим детям. Умер даже епископ Катании, который для спасения Мессины вёз воду, освящённую на раке святой Агаты. Кое-где спасителем от чумы сочли святого Себастьяна, потому что в одном городе чума улеглась, когда в храме устроили придел Себастьяна, но мученик помогал плохо. Никто тогда ещё не знал, что уже появился настоящий чумоборец — святой Рох из Монпелье.
В годы Чёрной Смерти Франция вела войну с Англией. У города Кале после битвы английским рыцарям достались большие трофеи. В то время в Англии особенно ценились пышные платья французских дам. Рыцари повезли добычу домой. Так в женских кружевах из Кале в Бристоль приехала чумная блоха. И чума сразила всё королевство.
Почему-то в Англии от чумы погибали не только люди, но и скот. Знать и король Эдуард III бежали из зачумлённого Лондона, а народ запирал в храмах епископов и священников, чтобы те не удрали, подобно пэрам, а разделили судьбу прихожан. Узнав о беде англичан, их враги шотландцы тотчас снарядили свою армию в поход. Но в битве в Селкиркском лесу англичане всё равно разбили шотландцев, и те убрались восвояси — уже с чумой на плечах. Чёрная Смерть убила треть жителей Шотландии: уцелели те, кто отсиделся в горах.
Мёртвый чумной корабль с грузом английской шерсти попался в Северном море рыбакам из Бергена. Норвежцы не удержались от поживы и ограбили мертвецов. Так чума приехала в Скандинавию. Здесь она выкосила четверть населения, в том числе и последних викингов, что жили в глухих деревушках на гренландских фьордах.
Варяжские купцы принесли чуму на северную Русь — туда, куда её ещё не принесли татары. Первым заболел Псков и призвал епископа новгородского Василия. Епископ приехал, помолился — и увёз домой чуму. Умерли и те, кто звал священника, и сам епископ, и его свита. Чума побежала по Новгороду, Киеву, Суздалю и Смоленску, забрала великого князя Симеона Гордого и весь его княжий двор.
Чёрная Смерть начала стихать в 1351 году. По разным оценкам, она убила от двадцати до тридцати пяти миллионов человек. Погибла половина жителей Европы — такого процента жертв не будет даже во время мировых войн. Всего же по миру та эпидемия унесла семьдесят восемь миллионов жизней. Волны чумы, слабея, хлестали ещё до конца четырнадцатого века, но их уже нельзя было и сравнивать с Чёрной Смертью.
Как известно, всё, что не убивает, делает нас сильнее. И Европа только окрепла от Чёрной Смерти. Эта чума сожрала Средневековье. Беспомощность церкви перед лицом жуткой пандемии породила те сомнения, которые потом превратятся в Реформацию. Медицина получила мощный толчок к развитию. Рабочих рук не хватало, потому хозяева занялись механизацией труда, а работники — борьбой за свои права. Обескровленные ремесленные цеха открывали свои двери для чужаков. Трудоёмкое земледелие потеснилось, уступая скотоводству. Земли теперь хватало всем, а капиталы обретали новых хозяев взамен умерших. Устраняя раздражители классового гнева, власти принимали законы о роскоши: сколько можно иметь лошадей в упряжке и блюд на обеде, какой длины должен быть шлейф у дамы и какой величины свора у сеньора. За чумой началось Возрождение.
Интересно, что через шесть веков учёные вдруг усомнились в том, что Чёрная Смерть была чумой. Может, Чёрной Смертью назвали тиф, малярию или вообще неизвестное заболевание, которого нынче уже нет? Имелись веские аргументы. Никакая эпидемия не уносила половину человечества — ну, десятую часть, не более. И никакая болезнь не летела по миру с такой скоростью, как Чёрная Смерть.
Да, для определённых форм чумы было характерно почернение мертвецов — это под кожей разливалась кровь из лопнувших сосудов. Но при Чёрной Смерти не было массовой гибели заражённых крыс, как обычно при чуме. Бубоны — воспаления лимфоузлов — почему-то появлялись у людей вовсе не там, где кусают блохи. Эпидемия не унималась зимой, когда насекомые прячутся. Больные не задыхались, не харкали кровью и до смерти не смердели.
Ещё Чёрная Смерть характеризовалась истеричным поведением заражённых. Очевидцы описывали чумные города, где в окнах домов орали и кривлялись потерявшие разум люди. При обычной чуме такого не бывает. С того времени появилось выражение «чумовой» или «очумелый» — то есть тот, кто кричит, суетится, размахивает руками.
Разгадывая эти загадки, французский эпидемиолог Дидье Рауль в 1997 году вскрыл во Франции два чумных рва 1350 года и из останков выделил ДНК вируса. Всё-таки Чёрная Смерть оказалась чумой.
8
Кабуча жила в Митино, в панельных высотках спальных районов. Глеб свернул с Пятницкого шоссе на проезд вглубь квартала, и Кабуча указала, где остановиться.
— Подождёшь, пока я на флэт залечу? — Кабуча рылась в сумочке, отыскивая ключи. — Дудонят, что появился новый митинский маньяк.
— Подожду.
— Вот эта бздэма ёбская… — Кабуча с трудом вытащила длинную гроздь ключей и брелоков. — Бля- а… Я тебе на трубку смайлик сброшу.
— О’кей.
Кабуча наклонилась через подлокотник и чмокнула Глеба в скулу.
— Хороший ты ышник, Глеба, — шепнула она и, не слушая ответа, сразу выскочила из машины.
Глеб сидел, ждал, смотрел по сторонам. В холодной и плотной тьме ноября россыпи горящих окон выявляли объёмы домов-башен. В лобовом стекле машины Глеба эти объёмы постепенно расплывались цветными пятнами, но вдруг оживала тонкая лапка дворника, протирала стекло и возвращала высоткам чёткость очертаний.
Сейчас Кабуча поднимается в лифте и боится, что на тёмной площадке у дверей на неё нападёт маньяк. Что ж, в огромной Москве случается всё, что может случиться, и происходит всё, что должно. Сколько детишек сейчас заплакали в постелях оттого, что в темноте им внезапно открылся ужас собственной бренности? Сколько девушек закричало в этом мраке от боли, теряя девственность? Сколько стариков, лежащих на кроватях, потянулись к настольным лампам, ощутив, что ноги отяжелели и похолодели, — значит, наступает смерть.
Айфон мелодично булькнул — это прилетела SMS Кабучи. Жёлтый смайлик: рожица тёрла глаза кулачком и махала рукой, прощаясь.
