Денис повернулся и ушёл на кухню.
Глеб вздохнул и отщёлкнул задвижку на дверке в ванную. Сейчас бы прочесть молитву — но Глеб в бога не верил, молитв не знал. Он нажал на ручку и приоткрыл дверь.
Первое, что Глеб увидел, — зеркало над раковиной умывальника, размашисто исчёрканное мылом. Раковина, пол в комнате и дно ванны были усыпаны флаконами и флакончиками, пакетиками шампуней и всякой банной парфюмерией, щёточками, тюбиками, расчёсками, губками, салфетками. Мариша всё расшвыряла и потоптала, но почти ничего не раздавила. Сама она лежала на коврике для ног, завернувшись в сорванную полиэтиленовую шторку.
Глеб присел перед Маришей на корточки. Вот сейчас он повернёт её на спину и увидит, поймёт, кто перед ним — заплаканная Кабуча или ухмыляющийся демон, довольный тем, что снова обманул Глеба. Мариша скорчилась на полу в позе эмбриона. Глеб пошевелил её за плечо. Лицо у Мариши оказалось облеплено волосами. Кончиками пальцев Глеб отвёл волосы в сторону. Это была Мариша. Несчастная Мариша, маленькая женщина, а не демон чумы.
Она не спала, но смотрела тупо, как-то осоловело. Глеб принялся обдирать с неё полиэтилен занавески. На Марише была рубашка с закатанными рукавами и домашние штанишки-бриджи. Всё прилично.
— Ты меня видишь? — спросил Глеб.
— Вижу, — блёкло прошептала Мариша.
Надо перенести её на кушетку. Эх, взять бы Маришу, как в кино, на руки, будто невесту, — но тогда не хватит сил встать. Глеб поднялся и ухватил Кабучу сзади под мышки, подтянул наверх и, пятясь, потащил из ванной комнаты через коридорчик в гостиную. Хорошо, что Денька не видит такого позорища слабосильного горожанина…
Глеб уложил Маришу на кушетку, сунул ей под голову подушку, распрямил руки и ноги и полез в шкаф за пледом — он помнил, где что у Мариши лежит. Гостиная тоже была закидана чем попало: бельём, одеждой, дисками, коробками, журналами. Глеб увидел среди хлама полностью издырявленный блистер от таблеток и подобрал его. Феназепам. Транквилизатор. Не убойный, но и не хилый.
— Мариш, ты это пила? — Глеб снова присел рядом с Маришей.
— Да.
— Сколько?
Мариша из-под пледа смотрела на Глеба так, словно хотела сказать: увы, слишком мало для того, чтобы больше тебя не видеть.
— Пять, — прошелестела она.
— Ты боялась чумы? — подсказывал Глеб. — К тебе явилось что-то очень страшное? Призрак? Демон?..
Мариша закрыла глаза, набираясь сил для ответа, потом снова посмотрела на Глеба и медленно произнесла:
— Вы, Глеба… ты и Борька… хуже… любой чумы.
Глаза у Мариши опять закрылись. Глеб посидел на полу возле кушетки, но похоже, что транки срубили Маришу. Мариша спала.
Глеб встал на ноги и пошёл в кухню. Денис там уже заканчивал приборку: с шорохом и звяком он заметал в совок черепки посуды.
— Как мама? — спросил он. — Кофе хотите?
— Можно. — Глеб устало опустился на диванчик и вытащил пачку Marlboro. — Мама, похоже, спит. Всё миновало. Это был психоз.
— Из-за чего? — Денис смотрел спокойно и прямо. — Из-за вас?
— Уже нет, уже не из-за меня. — Глеб закурил. — Скажи, Деня, у тебя мама часто пьёт таблетки феназепам?
— Довольно часто, — сказал Денис, отворачиваясь к кофемашине. — Это успокоительный и снотворный препарат. Мама принимает по одной таблетке, если у неё выдаётся тяжёлый день.
Глеб бросил на кухонный стол пустой блистер:
— Сколько она могла выпить сегодня?
На столе лежал айфон Мариши, и Глеб взял его, чтобы проверить последние SMS. Лазать в чужую переписку было хуже, чем красть, но Глеб чувствовал: для полноты картины ему не хватает одной детали.
— Я с утра видел эту упаковку. — Денис повертел блистер в руках. — В ней оставалась примерно половина таблеток.
— Значит, не соврала, — пробормотал Глеб, открывая сообщения. — Она мне сказала, что выпила пять… Отсюда и неадекватная реакция, вроде как опьянение или истерика…
— А зачем мама выпила эти таблетки? — спросил Денис так робко, словно не желал услышать правды. — Она хотела совершить суицид?
Да, вот она, сидит в айфоне, как пуля в сердце, — SMS от Бобса: «Короче у нас все кончино. Ты свабодна. Не даставай меня больше».
Это называется «пошла вон». Сначала Глеб порвал с Маришей все отношения, сплавив её Борьке, а потом — и Борька. Но почему? Борька ведь так долго добивался Мариши… Ладно, это уже не важно. Важно, что Бобс отшил Кабучу. Бедная Мариша.
— Твоей маме, Денис, очень плохо, — сказал Глеб. — Ты не виноват. Она — слабая женщина, и ей нестерпимо одиноко. Она выпила всего пять таблеток, потому что боялась умереть и оставить тебя без своей защиты, но она очень хотела, чтобы мы испугались за неё, прибежали к ней и пожалели её. Вот лично сами пожалели, своими руками.
34
— Надо немного подождать. Уверен, он не рискнёт опоздать из-за пробок или ещё чего. Для него это было бы психологически неверно.
— Психологию на жопу не намотаешь. Учти, у меня под платьем только трусы. А тут минус пять и ветер.
Глеб и Орли ожидали Гермеса возле отеля «Балчуг-Кемпински». Гермес пригласил Глеба на деловой ужин к восьми вечера, а Глеб предупредил, что явится с Орли. Гермес был только рад. Глеб и Орли приехали на тачке, потому что Глеб собирался чего-нибудь выпить, и теперь стояли на холоде и сквозняке Раушской набережной.
Вид отсюда, конечно, был изумительный. Прямо напротив — огни Зарядья, которое всё как-то не могло оправиться от сноса гостиницы «Россия». Правее, за Большим Устьинским мостом, — грандиозная скала высотки на Котельнической, подсвеченная во всю плоскость, словно кливер на бушприте. Левее барьер Большого Москворецкого моста отрезал понизу стены Кремля, оставив только шатры башен, но был виден сияющий и расписной аттракцион собора Василия Блаженного: он точно вращался вокруг многих осей и вразнобой подпрыгивал.
От Москвы-реки дуло стужей. Глеб старался заслонить собою Орли. Он не отрывал взгляда от пространства под длинным козырьком подъезда «Балчуга» — там должен мелькнуть Гермес.
— Понимаешь, если мы зайдём до него и сядем, то он сразу начнёт понтоваться, — приобнимая Орли, пояснил Глеб. — Ну, скажет нам: «Давайте туда переместимся, там потише» — или попросит официанта: «Серёжа, переведите нас, где в прошлый раз было». То есть намекнёт на то, что он здесь завсегдатай, а мы — лохи. Это для нас невыгодно.
— А что, какое-то крутое место? — проклацала зубами Орли.
— Крутое — не крутое, но-у-у… В Москве всегда найдётся местечко покруче того, которое ты считаешь самым крутым. И всегда найдутся люди, которые заявят, что в такие места они только поссать заходят.
Глеб определил для себя, что крутизна начинается от четырёх звёзд — от той черты, где кончается
