Тиберий понял, что команду об устранении возможных заговорщиков следует давать без промедления. Гней Туллий, исполнив требуемое, пока совместит должности начальника личной охраны и квестора преторианских когорт…
На этот раз спутницей Тиберия по любовным утехам была прелестница, подобных которой, император не встречал в Риме, а, пожалуй, и во всей империи. Ее облик был необычен, как в сравнении, со склонными к некоторой полноте, римскими матронами, так и с прочими представительницами покоренных Римом народов.
Благородную бледность несколько скуластого овального лица резко оттеняли черные завитые сложным плетением косы, уложенные вокруг головы венком. Над правым ушком волосы украшала огромная бордовая роза с бусинками влаги на лепестках. Бархатистые, с легкой поволокой, карие глаза были огромны и оттого казались печальными. Точеные ноздри раздулись в причудливом изгибе. Удивительно сочные губы были приоткрыты, приоткрывая верхний ряд острых зубок безупречной белизны. Высокая стройная фигура, тонкой кости, была от шеи до ступней задрапирована невесомой полупрозрачной тканью, вызывая желание угадать скрываемые женские прелести и насладиться ими вначале в мечтах, а затем и наяву.
Женщина не была юной, но от нее исходили волны необычайной свежести, прохлады и целомудрия.
— Да, поразит меня, Юпитер-громовержец… — прошептал Тиберий, — сама богиня Ювента посетила меня…
— Я — Эрминия, — прозвенел голосок тончайшим золотым колокольчиком.
Несколько мгновений император пожирал ее глазами, решая, с чего начать прежде, а затем одним движением отбросил эфирную ткань, и женщина предстала перед ним во всей своей прекрасной наготе. На ней не было никаких украшений или драгоценностей, и это возбуждало отчего-то более всего…
Ласки, прерываемые вином, казались бесконечными, и Тиберию довелось быть победителем, как ему чудилось, десятки раз, пока он не забылся от усталости и вина тяжелым смятенным сном.
Император спал плохо и неспокойно. Его давно стали беспокоить сильные головные боли, ныла спина, натруженная в пирах и оргиях.
Тиберию вдруг почудилось, что прекрасная Эрминия, раскинувшаяся на ложе после любовных утех, приподнялась на локте, глянула в его лицо пустыми глазами и, вскинувшись, уселась на живот спящего императора. И вовсе это не Эрминия уже, а настоящая ведьма. Она разорвала грудь Тиберию длинными кривыми когтями и выдирала кровавые куски легкого, которые глотала с жадностью и ненасытностью…
— Эрминия! — воскликнул он, пытаясь сбросить взбесившуюся фурию, — Что ты задумала, что ты со мной делаешь, в чем вина моя перед тобой…
Она продолжала терзать его грудь, рот ее раскрылся, сверкнув безобразными клыками, — я — Маргарита. А виновен ты в том, что отказал в жалобе первосвященника Каиафы против Понтия Пилата и не захотел пересмотреть дело Иисуса из Назарета… Ты умрешь!
Император стал задыхаться и хрипеть. Проснувшись, он с недоумением посмотрел на безмятежно спящую красавицу, ничем не напоминавшую ночной кошмар.
Оглядел себя — грудь была красновата, но цела.
— Ну и сон, — подумал он, — надо расспросить прорицателей, пусть растолкуют, что он мне несет.
Но это был не сон. И Тиберий не успеет возвратиться в Рим и узнать мнение толкователей снов…
Маргарита услышала тяжелую поступь шагов, приближающихся к спальне и в последний раз взглянула на обрюзгшее с залысинами на лбу лицо императора, удивительным образом, напоминавшее самодовольную ненавистную ей физиономию критика Латунского.
Шаги затихли возле входа в спальню, и послышался протяжный стон умирающего у дверей стража.
— Они думают, что идут убить его… Нет, он уже мертв, — жестокая усмешка тронула ее полные выразительные губы, а рука набросила прозрачную ткань ее одеяния на грудь спящего властителя империи.
Император стал задыхаться. Рот его широко открывался, но не в силах был втянуть ни глотка воздуха, тело будто сдавило тесной стальной кирасой.
Маргарита положила на бессильно вздымающуюся грудь вытащенную из волос бордовую розу и темной тенью выскользнула в узкое окно. Ее нагое тело обдало прохладным воздухом, шедшим с поверхности Тибра, над которым она пролетала.
Уходящая ночь раскинулась над Римом пепельным покрывалом тускнеющих желтых звезд. Маргарита летела к Воланду, забравшему ее душу и давшему взамен сладкое чувство полной свободы. Ее переполняли острые впечатления власти над жизнью, которыми она не будет делиться с Мастером.
Вошедший в спальню префект преторианцев Макрон был вооружен мечом. Император, казалось, узнал его.
— Раскрой меня, я задыхаюсь, — прошелестели слабеющие губы.
Макрон положил меч на пол и набросил на грудь своего повелителя груду тяжелых одеял, не осмеливаясь закрыть ими лицо, на котором выделялись вспученные страшные глаза, уже подернутые смертной дымкой, но еще сохранившие печать всевластия.
В спальню осторожно заглянул Калигула, оставаясь у входа и страшась подойти к ложу.
— Императору холодно, — изуверская улыбка тронула узкие губы Макрона, и он положил поверх груды одеял подушку, скрывшую лицо лежащего, от Калигулы.
— Клянусь Марсом, я прикажу тебя убить немедленно! Что ты делаешь со своим императором… — владыке Рима казалось, что он кричит повелительно и властно. — Да проглотят тебя живьем черные воды Стикса, жалкий предатель… — но мертвые губы едва шевельнулись и сразу исказились в жуткой гримасе, запечатлевшей ужасную смерть императора Тиберия.
Напрасно рвался в императорские покои верный Гай Юлий Полибий, преторианская стража не впустила его. Позже и он погибнет от руки императора, но уже — Калигулы.
Глава двадцать первая
2.1. Мастер. «… ныне родился в городе Давидовом Спаситель…»
«…Теперь сидя на камне, этот чернобородый, с гноящимися от солнца и бессонницы глазами человек тосковал. Он то вздыхал, открывая свой истасканный в скитаниях, из голубого превратившийся в грязно- серый таллиф, и обнажал ушибленную копьем грудь, по которой стекал грязный пот, то в невыносимой муке поднимал глаза в небо, следя за тремя стервятниками, давно уже плававшими в вышине большими кругами в предчувствии скорого пира, то вперял безнадежный взор в желтую землю и видел на ней полуразрушенный собачий череп и бегающих вокруг него ящериц…»
Маргарита отложила рукопись в сторону и потянулась всем своим стройным телом.
— Но почему ты избрал из двенадцати апостолов, бывших с Иисусом, именно, Левия Матвея — скорбящим у места казни Христа? — она пощекотала своими губами небритую щеку Мастера. — Он ведь бывший мытарь, и, по сути, прислужник римских оккупантов. Сборщик податей для захватчиков не мог быть симпатичен своему народу.
— Он автор первого евангелия, — темноволосый мужчина с острым носом осторожно положил свою голову на полуобнаженную грудь, которая почти вывалилась из-под старенького его халата, небрежно наброшенного на красивый женский стан. — И судя по его тексту, искренне и беззаветно любит Мессию. Знаменитая «Нагорная проповедь» Иисуса Христа, изложенная в этом евангелии, скорее всего, отредактирована Левием Матвеем, или Матфеем, как он будет в дальнейшем называться в качестве одного из евангелистов. Причем, отредактирована блестяще — так мог написать только человек, фанатично следующий учению Христа и глубоко верующий. Он единственный, кто не показал человеческих черт
