меня. А вот отлепляться спешить не стали, и мулатка, первой подкатившая ко мне, вздохнула:
— Ну вот, сейчас опять начнутся напрасные поиски вдохновения…
Я чуть было не спросил про ложку. Слава богу, не успел: модельер добрался до нашей тесной компании быстрее, чем слова до моего языка.
— Пчелки мои, кто разрешил вам покинуть улей?
— Месье, мы всего лишь вышли подышать немного свежим…
— Свежим кофе? — потянул ноздрями Дюпре в сторону моей чашки. — Надышались? Тогда марш- марш на свои места! Вас ждет работа!
— К вам вернулась муза? — попробовали девочки подлизаться к начальнику, за что были вознаграждены патетически возведенными к потолку очами и трагической миной, растянутой через все круглое лицо коротышки.
— О нет, моя драгоценная все еще бродит… Там, куда ее прогнал этот жуткий, этот мерзкий, этот совершенно отвратительно одетый…
Я снова поднес чашку к губам. Отчасти чтобы прикрыть улыбку, отчасти пряча виноватый взгляд. Мало было шансов на то, что мое «действие по обстановке» сказалось на простое модельера и модельного дома пагубнее, чем потеря любимой кофейной ложки, но я все равно чувствовал себя немного в ответе за человека, похоже искренне страдающего от внезапного перерыва в любимой работе. Утешить бы его хоть как-нибудь…
— Женщина всегда уходит по собственной воле. Да и возвращается, лишь когда ей этого захочется.
Месье Дюпре застыл, по-прежнему глядя в потолок, но теперь уже явно прислушиваясь больше к окружающему миру, а не к своему горю.
— И если ваша женщина своенравна хотя бы на сотую долю в той же степени, что моя тетушка, на ожидание может понадобиться целая вечность. Или всего пять минут.
Это я лично наблюдал в исполнении Барбары. Неоднократно, хотя быть поверенным в любовных делах родственной начальницы не имел ни малейшего желания. Само собой выходило как-то. Заодно у тети всегда имелось под рукой удобное объяснение для любого разрыва отношений. Какое? «Во всем виноват племянник».
Модельер повернул голову. Ко мне. Правда, пока только на десять градусов.
— А еще ни одна женщина не придет туда, где ее не ждет роскошная встреча. Вот вы тщательно подготовились к самому волнительному моменту своей жизни?
Новое движение шеи, короткое и нервное, а глаза скашиваются настолько, насколько это возможно, исходя из особенностей строения человеческого черепа, и осматривают меня с ног до головы.
— О чем вы только что говорили?
Дюпре выгнулся дугой и теперь смотрел на меня снизу вверх, откуда-то из-под подбородка. Моего.
— О женщине. О чем еще может говорить и думать мужчина? Если он, конечно, имеет право носить это гордое имя.
— О женщине… — повторил коротышка, уже просто неприлично поедая меня глазами. — Кажется, еще было что-то о встрече, которая…
— Состоится в любую минуту. — Я чуть наклонился, в свою очередь глядя на модельера в упор.
— В любую минуту… — прошептал тот, повторяя мои слова, а мгновение спустя взвизгнул: — Да, именно в любую минуту!
Ни я, ни девочки от этой писклявой сирены не подскочили: у моделей, скорее всего, была уже выработана стойкая привычка к капризам босса, а мне при всем желании не удалось бы и шевельнуться под грузом по меньшей мере пяти тел, нависающих со всех сторон.
— В любую минуту… Мотыльки мои! Можете лететь сегодня по домам! За счет фирмы: я все оплачу! А ну брысь отсюда! Немедленно!
Когда пространство вокруг меня расчистилось, совершился новый осмотр, еще более тщательный, хотя уже и порядочно затуманенным глазом. А сразу после этой процедуры последовало предложение. В каком-то смысле даже непристойное:
— Помогите мне вернуть мою музу! У вас получится, я чувствую!
Ну вот, за что боролся, на то и напоролся. Вину почувствовал перед человеком? А теперь что чувствуешь, Морган Кейн?
— И где вы намерены раскинуть силки?
— В моем офисе, в «Колыбели». Немедленно!
Нет, второй раз я его обидеть не смогу. Лимит вынужденных глупостей исчерпан.
— Пожалуй, я загляну к вам. Но не сию минуту… Видите ли, у меня, в отличие от вас, муза уже имеется, и я не хочу надолго оставлять ее без присмотра.
— Берите с собой! — щедро разрешил месье Дюпре. — Так я жду?
— И ваши ожидания не будут долгими, — пообещал я.
Криминальная психология помимо всего прочего основывается на том противоречивом и все же постоянно находящем фактическое подтверждение положении, что каждый преступник однажды возвращается на место своего преступления. Почему так происходит? Причины выдвигаются на любой вкус. Тут и чувство вины, и желание вновь пережить сладкие ощущения совершенного правонарушения, и попытка воскресить в памяти ту первую волну адреналина, и… Но почему-то все стараются вести себя предельно уклончиво, когда речь заходит о жертве. Так вот, ответственно заявляю: жертва зачастую сама виновата в повторении одного и того же. Как в моем случае.
Я бы ни за что не переступил больше порог этого злачного модного предприятия! Даже терзаясь глубочайшими муками совести. А меня снова взяли за шкирку и потащили… И добро бы это делал напарник, так нет, совершенно незнакомый со мной человек. Или все-таки знакомый? Интересно, совместное разлитие крюшона можно считать брудершафтом?
— Я не могу отпустить сеньору туда одну, — хмуро заявил Диего.
— Она не одна пойдет, не надейся. Только в компании со мной.
— Это все равно что одна.
Телохранитель был непреклонен, и я вполне его понимал: действительно, в случае необходимости могу поработать только живым щитом. Вернее, полуживым.
— Вряд ли мне может что-то угрожать в этом доме, — возразила Элисабет, правда с определенным сомнением поглядывая на претенциозный особняк.
— Конечно! Модельеры, они… Безобидны, как дети.
Видимо, в моем голосе тоже не прозвучало достаточно уверенности, потому что взгляд Диего стал еще мрачнее.
— В общем, так. Мне нужно туда зайти. Обещал. И если не хотите, чтобы до последнего этажа доехал мой хладный труп…
— Это надолго?
— Что? Поездка на лифте?
— Выполнение твоего обещания!
— Надеюсь, что… Нет, точно ненадолго!
Долго меня модельер не выдержит. Меня никто долго не выдерживает, даже Амано — не дольше рабочей смены.
— Не волнуйся! — Элисабет встала на цыпочки и чмокнула телохранителя в щеку. — Кому я нужна?
Единственно возможный ответ отчетливо читался в карих глазах, но девочка предпочла его не заметить. Повернулась ко мне и спросила:
— Идем?
Охранники на входе и в холле были предупреждены, по крайней мере, на мой счет, ну а скромно и скучно одетая школьница подозрений не вызывала по определению. Разве только могло возникнуть некоторое удивление, что идем мы с ней не под ручку, а выдерживаем дистанцию.
