И мы крепились всеми силами, и жили надеждой на освобождение.
Очень хорошие были у меня в лагере подруги: Вера Забовская с Ворошиловградчины, Аня Константинова из Горького, Аня Мальцева с Алтая и Нина Павличенко. Я часто спрашивала Нину, почему она не оставила меня, контуженую, и не вышла из окружения. Но она отвечала, что я на ее месте поступила бы также. Нину из лагеря взял бауэр, где она работала в теплицах. Во время бомбежки она светила фонариком, за что ее забрали в гестапо, оттуда она не вернулась.
Освободили нас американцы и через какое-то время передали нашим. Я возвратилась на Родину, но из-за пребывания в плену долго не могла устроиться на работу. Помог наш комиссар И. X. Венец, давший мне хорошую характеристику и доказавший, что медики 59-й бригады попали в плен не по своей воле.
Е. И. Спиридонова (Литвиненко),
военфельдшер медсанроты 59-й осбр
И. И. Калабин
И муки всех святых…
Бывая изредка в Санкт-Петербурге, я всякий раз захожу в Эрмитаж и долго-долго стою перед картиной Боттичелли «Святой Доминик». На ней изображен обессиленный Доминик, истощенный старик.
Для меня, далекого от искусства человека, эта картина — как память. Память о том далеком прошлом, когда я и мои товарищи — не святые, но такие же невинные «доминики» — в полной мере испытали власть тела над душой. И знать об этом надо, знать и не забывать. По прошествии более полувека очень трудно осознать, как простой смертный мог все это вынести.
Было очень обидно, когда граждан нашей большой страны пичкали одной-единственной «Малой землей». Сколько таких «земель» было за всю войну! Но о многих, очень многих героических и трагических событиях минувшей войны не поведано миру. Уйдем мы — ее участники и очевидцы, и подлинная история Великой Отечественной так и останется неизвестной.
Я постараюсь, как смогу, рассказать о том суровом времени, когда мы кипели в котле страхов и ужасов. Попробую описать будни полугода войны с 17 декабря 41-го по 22 июня 42-го года, которые запомнились мне как самые тяжкие.
Не забыть названия деревень: Любино Поле, Костылево, Мясной Бор, Спасская Полисть, Глухая Кересть, Тигода, Ольховка, Коровий Ручей, Финев Луг, превратившихся в черные пепелища. И Любанская операция, в которой мне довелось участвовать, представляется не битвой, не сражением, а побоищем, в котором полегла целая армия…
Я воевал в составе первого дивизиона 839-го гаубичного артиллерийского полка резерва главного командования. Полк наш формировался в Кировской области в декабре 1941 г. Состав его оказался неоднородным: от юнцов, никогда не державших в руках оружия, до многодетных мужиков, только что оторванных от сохи. Были и опаленные войной солдаты, уже пережившие белостокское, киевское, вяземское, ельнинское окружения. Комсостав — тоже разношерстный, в основном необстрелянный.
Обмундирование нам выдали самое добротное: шапки-ушанки, полушубки, ватные брюки и фуфайки, теплое белье, портянки, замечательные меховые краги. Все новенькое как с иголочки. Что хорошо, то хорошо. Но вот плащ-палаток и походных кухонь не было вовсе, а как плохо пришлось без них!
122-миллиметровые пушки-гаубицы образца 1938 г. считались вполне современными орудиями. Новехонькие, они еще пахли заводской краской. Позднее получили тягачи для перевозки орудий — дизельные вездеходы марки «Коммунар», работавшие на солярке. Проходимость их была очень высокой: в любом буреломе или болоте пройдут. Наш 839-й гап был одним из немногих артиллерийских полков на механической тяге. Экипажи могли передвигаться вместе с орудиями — быстро, удобно. Как вспомнишь, какую технику зря загубили, и сейчас плакать хочется!
…Коротки декабрьские дни. Бесконечно долго длятся ночи. Зимой, конечно, всегда холодно, но в декабре 41-го мороз лютовал неистово: морозы доходили до 40 градусов.
Теплушки-телятники отправлялись на фронт, переполненные солдатами. Продукты скудны, нормы мизерны, да и те выдавали сухим пайком. Надо было как-то ухитряться сварить что-нибудь на единственной круглой печи… Одолевала тревога: куда нас везут? Почему в эшелоне нет платформ с автомашинами — ведь мы же шоферы? Состав полз медленно. Миновали Буй, Рыбинск, Ярославль. По обходной дороге обогнули притихшую Москву (ее видно с высоты Воробьевых гор). От столицы двинулись по Октябрьской железной дороге в сторону Ленинграда. Большинство из нас проделали путь от Сибири и Дальнего Востока и в этих краях впервые. Все ново, непривычно. Начали встречаться обгорелые, разрушенные станции: здесь уже прошли бои…
Трижды за время пути останавливались и всем эшелоном заготавливали дрова для паровоза. Валили березы, пилили, кололи, грузили на сани и подвозили на лошадях к паровозу. Но вот наконец и станция Бурга — последняя на нашем пути. Спешно выгрузились. На западе небо огненное, слышались залпы тяжелых орудий: там шла война. Через день — Новый год. Что он нам принесет?
Вскоре меня назначили во взвод боепитания. Значит, определили к делу, появился адрес: полевая почта 1550, 839-й гап, 1-й дивизион. Стояли в лесу под Малой Вишерой. Повсюду мелькали шинели, полушубки, маскхалаты. Полно военной техники. Вроде обычная обстановка, но почему-то жутковато. Тем не менее надо втягиваться, привыкать.
Малую Вишеру недавно освободили от врага. Небольшой городок, сплошь деревянный, с красивым железнодорожным вокзалом. Наш первый город на пути нелегкой солдатской судьбы… Жители обрадовались, хотели рассказать о пережитом, но мы торопились дальше на запад.
Огневиков-батарейцев перед дорогой «остограммили» — выдали по полстакана водки. Нам же сказали: «Еще не заработали!» А так хотелось выпить и чуток согреться — холодина невыносимая.
Батарейцы прицепили пушки к тягачам. Сами в кузов — и в путь. Мы — шофера без машин — топаем пешим ходом целый день, голодные, до деревни Люберцы. Здесь кое-как сварили себе, поели.
Политрук объявил: нас прикрепляют ко 2-й ударной армии, которой командует генерал-лейтенант войск НКВД Г. Г. Соколов. Командир полка — майор Демин, командир 1-го дивизиона — капитан Синеговский, командир взвода — лейтенант Бычков, командиры отделений Котельников и Жильцов. Приказали «сдать» свои адреса — должны выдать специальные медальоны на случай гибели. Медальонов, однако, мы не дождались, видно, очередь не дошла…
Разделились по отделениям и зашагали к деревне Александровская Колония, еще недавно занятой немцами. Тут уже стояли орудия на огневых позициях. Здесь нам предстояло из салажонков превратиться в воинов.
Скоро начались бомбежки и обстрелы. Надо было как-то спасаться, «зарываться» в землю. А земля промерзла, сделалась прочнее бетона, долбишь-долбишь — все без толку…
Появились обмороженные, раненые истекали кровью — где их приютить? Домов нет — все сжег, отступая, немец. Приспосабливали под лазареты подвалы.
Противнику было легче — немцы размещались в тепле — в избах, дотах и дзотах, мы — на голых пепелищах, да еще заминированных: шагу не ступишь без саперов. Паек солдатский — в сухом виде, где и
