подразделений 546-го полка была выведена. Но вскоре противник снова закрыл горловину.
Спустя несколько дней, комдив придал мне танковый; батальон, приказав лично сесть на танк и с ходу прорваться через передний край обороны противника в горловину, найти командиров полков нашей дивизии и передать от его имени приказ на выход. Командир танкового батальона прибыл ко мне. Я спросил, сколько у него танков. Он ответил, что девять Т-34 и две танкетки. Я спросил комдива: «Кто нас прикроет?» Он ответил, что никто.
Перед обороной противника дорога, проходимая для танков, была только одна, выстеленная настилом из жердей. По сторонам было болото и множество воронок от снарядов и бомб, заполненных водой.
Поставленную задачу начали исполнять в первую половину дня. Как только танки подошли к переднему краю обороны противника, немцы открыли по нас артогонь. Первый танк был подбит и загорелся, обойти его невозможно. Подбивают второй танк впереди меня. Я дал команду задним ходом выйти из зоны обстрела обратно. Таким образом сорвалась эта операция, были потеряны 2 танкетки и 3 танка.
Когда мы вышли к своим, я встретился с командиром танковой бригады. Он начал меня упрекать: вот, задачу не выполнил, а танки пожег, за это надо тебя отдать под суд трибунала. Я ответил: «Что ж, отдавайте под суд».
Обошлось, правда, без суда. Но столько было в этой операции бессмысленных потерь, что по сей день они не дают мне покоя.
П. В. Богатырев,
подполковник в отставке,
бывш. командир 546-го сп 191-й сд
И. С. Осипов
Померанская операция февраля 1942 г.
Очень трудно, спустя столько лет, вспомнить все подробности того далекого времени. Позабылись названия населенных пунктов, фамилии многих командиров и бойцов.
Хорошо помню, что накануне, 17 февраля 1942 г., в течение двух суток мы совершали переход от деревни Червино и Червинской Луки вдоль фронта. Справа от нас периодически слышалась перестрелка. Примерно к 2–3 часам ночи сосредоточились в лесу в 1,5–2 км северо-западнее деревни Дубовое, недалеко от дороги.
В яме под корнями большого вывернутого дерева находились комдив полковник А. И. Старунин, комиссар дивизии С. А. Алексеев, начштаба майор С. Д. Крупичев. Невдалеке находились и остальные командиры и политработники штаба.
Меня вызвали к командованию. Когда я явился, комдив разговаривал с кем-то по телефону. На повышенных тонах доказывал, что поставленную задачу выполнить невозможно. Остальные командиры были чем-то озабочены, встревожены.
Я не сразу понял, в чем дело, так как о предстоящей задаче никто из командиров спецподразделений ничего не знал. Предполагаю, что и командиры полков не знали о предстоящей операции. Разговор по телефону длился довольно долго, минут 30–40. По очереди брали трубку то Старунин, то Алексеев. Все мы, находящиеся рядом, поняли, что командование дивизии вело телефонный разговор с командованием оперативной группы, т. е. с генералом Приваловым и комиссаром Елкиным (или Ехлиным, точно не помню). Разговор закончил комиссар Алексеев примерно так: «Хорошо, мы пойдем, но за последствия и нашу гибель Родина спросит с вас». Бросил трубку и приказал обрезать телефонный провод.
Дали нам команду двигаться, т. е. переходить дорогу и направляться в тыл противника. Прошли примерно 3–5 км и сосредоточились в старом сосновом глухом бору. Приказано было соорудить шалаши и расположиться на отдых, обеспечив круговую охрану. Костров не разжигали.
Прошли ночь и первая половина дня. Во второй половине дня все командиры частей и подразделений были вызваны к командованию. Была поставлена задача: форсированным шагом скрытно пройти по глубокому снегу в направлении железнодорожной станции и с. Померанье и с ходу овладеть ими, перерезав шоссейную и железную дороги Чудово — Любань. Политработники провели в частях и подразделениях митинги, на которых разъясняли стоящую перед нами задачу.
Прежде чем перейти к описанию дальнейших событий, следует рассказать, что представляли собой наши части. После четырехмесячных непрерывных боев численность стрелковых рот не превышала 30–50 человек. К моменту перехода в тыл противника части и подразделения не были обеспечены ни продовольствием, ни боеприпасами. Выдали нам сухарей по 3–5 штук на человека и столько же кусочков сахара. Боеприпасов вообще не выдали. Обеспеченность была только тем, что у кого осталось, в среднем по 5–7 штук патронов на винтовку, по одному диску на ручной пулемет и на автомат. Ручных пулеметов и автоматов было очень мало, а станковых вообще не было. В стрелковых частях не было даже одной гранаты на бойца.
В спецподразделениях дело обстояло немного лучше, т. е. у них больше осталось старых запасов. В комендантской роте было по две ручные гранаты на каждого человека и, кроме того, имелось еще два ящика, которые по настоянию начразведки майора Сидоренко были переданы разведчикам. Кроме того, в моей роте имелось 10 противотанковых гранат.
Несли мы с собой несколько 82-миллиметровых минометов и к ним по 10–15 мин. Правда, продукты питания и боеприпасы командование опергруппы обещало нам подбросить с самолетов. Но мы их так и не дождались.
Примерно в четвертом часу дня возвратились разведчики и доложили, что по ходу нашего движения к ст. Померанье в 5–7 км от нашего базирования находится небольшая станция, на которой стоят несколько вагонов, груженных продовольствием, и имеются склады. Такой железнодорожной ветки на наших картах не значилось. Возможно, это были временные подъездные пути противника. Ориентируясь на эти данные, командование поставило задачу: подойти вплотную к складам и энергичным броском всеми силами овладеть ими, за счет чего пополнить запасы продуктов, вооружения и боеприпасов.
Когда колонна вышла на болото с редкими чахлыми сосенками, она сразу же попала в поле зрения самолета-разведчика («рамы») противника, который патрулировал лес. Спустя 10–15 минут «рама» начала корректировать артобстрел.
По колонне одновременно открыли огонь три 75-миллиметровые пушки с трех направлений — с севера, востока и юга. С юга начали бить по хвосту колонны, с севера — по голове, с востока — по центру. Корректировщик вел себя нагло, снижался почти до верхушек деревьев, можно было легко рассмотреть лицо пилота. Нам почему-то не разрешили вести огонь по самолету-корректировщику.
Результаты обстрела обернулись для нас очень тяжелыми последствиями. 50 снарядами, выпущенными противником, было ранено и убито более 50 человек.
При первых же выстрелах был убит радист и разбита единственная рация. Мы остались без связи со вторым эшелоном дивизии и командованием опергруппы.
Сосредоточились поблизости от складов. Попытки атаковать их были встречены с очень близкого расстояния огнем крупнокалиберных пулеметов. Потеряли около 100 человек убитыми и ранеными. Не добившись успеха, были вынуждены отойти в лес.
Часть раненых, которые могли сами передвигаться, можно было в эту ночь отправить к своим через «коридор», по которому мы прошли. Но этого не было сделано, а на вторые сутки «коридор» перекрыл противник.
Неудачи, понесенные потери, голод и холод сильно подорвали моральный дух не только бойцов, но и командиров. Бесконечное бесцельное блуждание по лесам окончательно измотало физические и моральные силы людей. Мы потеряли боеспособность.
Вначале посылались группы разведчиков, чтобы связаться со своими и получить указания, что делать дальше. Позже стали посылать группы по 3–5 человек в разных направлениях, чтобы узнать, где можно выйти из окружения. Были разосланы все люди из разведроты, взвода контрразведки СМЕРШ и полковые разведчики. Проходили дни и ночи, но никто из них не возвращался.
