«скорую» и как-то прилепили зуб на место.
В советское время мы выезжали, особенно на гастролях, на заводы, фабрики, в воинские части с шефскими концертами. У нас была большая группа, которая делала это постоянно: Виктор Тульчинский, Нина Дорошина, Анна Покровская, Авангард Леонтьев, Тамара Дегтярева, Герман Коваленко, Галина Соколова, Рогволд Суховерко, Петр Щербаков, я и другие.
Однажды так случилось, что все были то ли больны, то ли заняты, но на завод приехали только Петр Щербаков, секретарь парторганизации, и я – председатель профкома. Надо же что-то рассказать! Рассказали о театре, об актерах. Надо что-то сыграть, а у нас с ним нет ни одной парной сцены в спектаклях. Я часто пела в концертах свои песни, но тут у меня не было аккомпаниатора. Петя был человеком с огромным чувством юмора. Он мне говорит: «Милаш, я видел за кулисами на шкафу бубен. Давай я тебе буду на бубне аккомпанировать. Ты поешь свою песенку, „Половинку“, а я на бубне: бряц, бряц! Если они примут это всерьез – хорошо, а если подумают, что шутим – еще лучше». Не знаю, что они подумали, но мы имели большой успех.
С этой песней случился еще один курьез, тоже на шефском концерте. Я пою:
Мне аккомпанировали, но почему-то в каждую паузу кто-то щелкал, как кастаньетами – щелк, щелк. Думаю, допою, пойду за кулисы, убью того, кто это делает! Оказалось – это Олег Табаков. Он мне сказал: «Мила, ты так хорошо пела, что я не мог удержаться и щелкал пальцами!» Ну что тут скажешь?
В кино тоже бывало смешное. На съемках фильма «Небеса обетованные» я работала с кошками, вернее, с котами. Один кот был совсем старенький, рыжий пенсионер из Уголка Дурова. Он уже не работал, но сидел в клеточке и получал свой паек. Дрессировщица посадила его мне на плечо и сказала: «Не волнуйтесь, он будет сидеть как приклеенный, что бы ни случилось».
Съемка, на площадке знаменитые актеры – Гафт, Садальский, Басилашвили, Ахеджакова, Русланова. Хлопает хлопушка, причем прямо перед моим лицом, и очень громко. Нет, кот не соскочил – он просто обделался. Страшная вонь, все артисты разбежались, мы с котом остались одни. Я говорю: «Ты только не волнуйся, котинька. Ты пожилой, я тоже немолодая. Сейчас всё выстирают». Подошла костюмерша, переодела меня, все застирала. «Ничего, котик, сейчас все сначала снимем. Артистов позовите – ишь, какие нежные! И прошу перед нами с котом больше не хлопать!»
Игорь Кваша в своей книге «Точка возврата» очень много пишет о розыгрышах. По-моему, разыгрывать любят в основном мужчины, я лично никогда этого не любила. Один раз сама попалась, но это еще когда была студенткой.
Дом, где я жила, на Трифоновке, волею судеб находился рядом с общежитием театральных вузов. Занятия наши заканчивались очень поздно, часов в десять-одиннадцать. Зимой полная темень, двор до подъезда очень длинный, идти страшно. Однажды вхожу я во двор, а на мне была цигейковая шуба. Мама после смерти отца продала какие-то его вещи и купила мне приличную одежду. И вдруг сзади крик «Снимай шубу!», причем слышу, кричат несколько голосов, женские и мужские. Я иду быстрее, за мной шаги, я побежала, сердце выскакивает, за мной топот, кричат: «Снимай шубу!» Добежала до подъезда, мне кричат: «Милка, это же мы, стой!» Оказалось, это мои однокурсники, возвращающиеся в общежитие. Нет, мне не смешно было. Да и им, по-моему, стало уже не до смеха.
Когда мы уже жили в отдельной квартире, дети (Ване тогда было десять лет, а Саше – три года) спали в своей комнате. У нас появился, лохматый, очень сообразительный и лукавый метис пес Пушок. Нам привела его невестка Юрия Завадского, она нашла Пушка на Чистопрудном бульваре. Пес подошел и подал ей лапу. Взять к себе в дом она его не могла – они уже держали трех собак, и те стали бы обижать нового члена семьи. Я с опаской взяла Пушка в дом – у меня никогда не было собак. Он сел в коридоре и начал чесаться. Я возмутилась: «Ах, он еще и блохастый!» Мои мужчины, испугавшись, что я его не возьму, быстро затащили пса в ванную, и я, заглянув туда, увидела две спины, мужа и старшего сына – они наскоро мыли собаку.
Всю первую неделю Пушок не подавал голоса, мы даже решили, что он немой. Деликатно ел только из моих рук, причем, в основном, куски творожных сочников – такими объедками он, видно, питался около кафе на Чистых прудах, и мне пришлось покупать сочники. Потом осмелел, стал лаять и есть все, что дадут, но никогда не заходил в кухню – считал, что там едят только люди.
Спал Пушок под кроватью, под головой моего мужа. Когда нас не было дома, позволял себе поваляться на кроватях, но стоило нам прийти – мгновенно соскакивал. Он был прекрасным сторожем, и я спокойно оставляла детей дома с ним.
Так вот, прихожу я однажды поздно вечером после спектакля домой, муж уже заснул. Заглядываю в детскую комнату и вижу: напротив двери спокойно спит Ваня в своей кровати, а в кровати Саши спит Пушок, головой на подушке, под одеялом, лапы лежат поверх одеяла. А Саши нигде нет. Первая мысль – Пушок съел Сашу! Почему мне в голову приходили такие мысли – уж не знаю, но я закричала: «Валерик, что же ты спишь! Пушок Сашку съел!» Ринулись в детскую – Пушок, естественно, сбежал. Мой муж обнаружил Сашку в Ванькиной кровати, за его спиной. Оказывается, они вместе читали, да так и заснули, только Сашку не было видно. А мне являлись такие фантастические страхи. Что делать – артистка…
«Обыкновенная история»
Олег Ефремов был очень щедрым человеком. Он дарил идеи и даже целые постановки: так, на афише «Голого короля» стоит имя Мары Микаэлян, хотя работал над спектаклем Ефремов. То же и с «Третьим желанием», режиссером которого считается Евгений Евстигнеев.
«Обыкновенная история» Гончарова в инсценировке Виктора Розова была большой постановкой и настолько интересной, что получила Государственную премию. Ефремов помогал Галине Волчек на первых порах работы (они вместе сокращали пьесу, убрали всю первую сцену в деревне), а дальше предоставил ей полную самостоятельность. Немирович-Данченко сказал: «Половина успеха спектакля – правильное распределение ролей». Волчек распределила роли правильно: главная роль, Адуев, – Олег Табаков, дядюшка – Михаил Козаков.
Если в спектакле «В поисках радости» герой Табакова бунтовал против обыденности, мещанства, эгоизма, то здесь был создан образ молодого человека, сломанного прозой жизни. Снова были великолепные актерские работы Козакова, Толмачевой, Миллиоти, Крыловой, Лавровой, Дорошиной. Позднее на роль Адуева ввели Андрея Мягкова, на роль дяди – Валентина Гафта. Мне посчастливилось играть мать молодой героини, первой возлюбленной Адуева Наденьки.
Мне хочется подробнее остановиться на этом спектакле, потому что он стал началом большого успеха Галины Волчек как режиссера: Волчек доказала, что она талантливый постановщик с самостоятельным видением мира и действительности, с определенной гражданской позицией. Будучи актрисой, Волчек очень подробно работала с актерами. Она изобразила на сцене работу бюрократической машины – символизируя собой жуткий процесс уничтожения души человека, чиновники механически передавали один другому бумагу в определенном ритме, и создавалось впечатление, что ничто живое не может существовать в этом мире.
Сначала у героя просто разрывалось сердце от того, что рушились все его надежды, вера в прекрасное, вера в людей. Я очень любила этот спектакль: у меня было красивое платье, красивый грим. Я всегда ждала момента, когда Адуев понимал, что ему изменила любимая девушка, она увлеклась соседом-графом. Он говорил: «У меня болит грудь», просто умирал на моих глазах. И я, все это понимая, произносила банальные слова: «Вы потрите оподельдоком – и все пройдет!», имея в виду, что человек может выдержать измену, надо только вытерпеть. Но мне было его бесконечно жаль…
Во время работы над «Обыкновенной историей» у Табакова случился инфаркт, хотя ему было всего тридцать два года. Галине Волчек предлагали его заменить, но она не согласилась, понимая, что от личности Табакова зависит смысл этого спектакля. Репетиции были приостановлены до его выздоровления.
Амплитуда перерождения, заданная Табаковым в образе Адуева, отличалась необыкновенным размахом. Сначала перед зрителем представал чистый, романтический молодой человек, верящий в благородство и любовь, в высшее назначение человека, – ив конце спектакля он становился циником, беспринципным, страшным существом. Волчек создала необычайно точный портрет человека, показала ужасную возможность его превращения в собственную противоположность.
