никакого…
Точно во сне Варя вытащила из сумки пакет, вытряхнула колготки.
– Сюда можно?
– Можно.
Варя положила пакет перед собой и скорчилась на газетке, низко опустив голову и спрятав руки в карманы. Она дрожала и чувствовала себя преступницей.
В переходе никто не появлялся. Довольно долго пакет оставался пустым. Потом народ повалил валом – закончился рабочий день, люди возвращались домой. Варе начали кидать мелочь – рубли, медяки… Казалось, прошла целая вечность, прежде чем набралась десятка. «Этак мне до ночи отсюда не уйти!» – в отчаянии подумала начинающая попрошайка, и в этот момент в пакет плавно спланировала новенькая синенькая пятидесятирублевка.
Варя очнулась, подняла глаза…
И уперлась взглядом в ту самую женщину, которая утром ехала с ней в маршрутке. Однако на этот раз ее лицо было совсем другим: строгим, отчужденным, недоверчивым.
– Этого хватит? – сухо спросила она.
– Х-ва-ватит, – клацая зубами, ответила Варя. Она дождалась, когда женщина скроется из вида, потом с трудом поднялась на окоченевших ногах. Пятидесятирублевку убрала в карман, мелочь отдала «наставнице».
– Благодарствуем. Не забудь! – «Наставница» подтолкнула к ней злосчастные колготки. – А у тебя способности! Ишь, сколько привалило за один-то раз. Вид у тебя правильный, жалостливый. Так что если что, я всегда тут сижу. Присоединяйся, в компании веселее.
Обратная дорога прошла, как в тумане. Денег хватило на билет и шоколадку. Рядом снова ехала та самая женщина, но на этот раз она делала вид, что не узнает ее. Но было уже все равно – хотелось спать, знобило, ломило спину. Чтобы не заснуть, Варя отламывала шоколад, который казался безвкусным. Она не помнила, как добралась до дома и каким чудом оказалась там раньше родителей. Запомнилось только, что Степка встретил ее словами:
– Ты же заболела!
– Ну да.
– А где же ты тогда была?
– В поликлинике. Не выдавай! – ложью больше, ложью меньше… Какая разница! Семь бед – один ответ.
– Ага, – почему-то сразу согласился Степка.
В прихожей Варя скинула промокшие насквозь кеды, с трудом закинула куртку на вешалку. Сумка вдруг стала невероятно тяжелой, лестница в «голубятню» показалась бесконечной. Единственной радостью было узнать, что никто не приходил: ни врач, ни подруга.
Отсутствие Даши объяснилось, когда ожил мобильный. «Сегодня не смогу(, – писала подруга, – У меня народ собрался, рисуем стенгазету».
Ну что ж, стенгазета так стенгазета.
«А кто еще рисует?» – вяло отстучала Варя.
«Р. и Мотя Сумкин».
«А из девчонок?»
Пауза.
«Света Рябова».
Варя помолчала, потом спросила:
«А про что в стенгазете?»
Долгая пауза.
«Про тебя».
«?!»
«Ну, как ты на литре опозорилась. Велели пропесочить кого-нибудь, Рябова предложила тебя и даже фотографию какую-то старую откопала».
«А Р.?»
«Промолчал».
Вот и все.
Варя съежилась под одеялом, закрыла глаза. Пропади они пропадом, «Серебряный вечер» и малиновые колготки. Пока она бегала за покупками, у нее отняли любовь.
На душе было стыло и сумрачно, как и за окном.
Вернулись родители. Варя не слышала этого, очнулась только тогда, когда заскрипела дверь.
– Ну, как? Получше? – Мама стояла рядом, озабоченно смотрела на нее.
– Ага, – простучала зубами Варя. Она мерзла. Одеяло превратилось в сугроб, а по голове барабанили сотни молоточков. – Можно я еще посплю?
– Можно, – голос мамы доносился откуда-то с другой планеты.
Варя закрыла глаза, радуясь, что не надо больше поднимать тяжелые веки.
– Тридцать девять и пять, – услышала она через некоторое время. – Надо вызывать неотложку.
После невероятных злоключений бурного дня она и в самом деле заболела. Черепаший грипп превратился в настоящий.
«Он сказал – Дурандина!»
Потянулись томительные, похожие друг на друга дни. В сумрачной комнате с плотно задернутыми шторами утро не отличалось от вечера. Таблетки были горькими и противными, завывание метели за окном и тиканье допотопных часов казались невероятно громкими, от света резало глаза. Сил едва хватало на вялое переругивание с мамой по поводу оставленной на тарелках еды (аппетит отшибло напрочь), односложных эсэмэсок Даше и вечернюю болтовню со Степкой.
В остальное время Варя спала. Уже сотый раз она видела один и тот же сон: Родион с Рябовой вешают стенгазету, на которой изображена Палитра Ваганова в малиновых колготках и с рваной ушанкой в руках. Под картинкой надпись: «Подайте на пропитание!» Когда стенгазета уже повешена, рядом появляется Та Самая Женщина, она достает из кармана пятидесятирублевку и швыряет в воздух со словами: «Этого хватит?»
Уроков Варя не делала. Учебники, во главе с ненавистной литературой, валялись на столе. Читать тоже невозможно, поэтому «Серебряный вечер» пылился там же, рядом с большим колокольчиком, которым Варя вызывала маму.
Мелодия почти забылась. В голову ничего не лезло, мысли были вялые, сонные.
Врач Алла Андреевна приходила еще два раза, качала головой, назначала новые таблетки, а один раз даже сделала укол. Варя мужественно вытерпела все, послушно глотая лекарства и запивая их остывшим чаем.
Но однажды утром от Даши пришла эсэмэска:
«Сидишь? А то как бы не упала».
«Лежу! Давай, говори!»
«Прикинь, тут такое случилось, такое! Ты только заикой не стань от счастья!»
«А что?» – с замиранием сердца переспросила Варя.
«Сегодня Р. дежурил!»
«И что?»
«Анна Семеновна на первом спрашивает: кто отсутствует?»
«И что?»
«А он сказал: Дурандина! Прикинь?»
Вот это новость!
Варя рывком села на постели.
«А еще что он сказал?»
«Больше ничего. Но остальных отсутствующих даже не заметил!»
Некоторое время она сидела, прижав к груди мобильник, переваривая невероятное известие и
