баллада пробирала до слез. А уж если ее споет Тима – она завоюет и изменит мир!
– Правда, здорово? – спросила я Леху, после того, как мы прослушали песню восемь раз.
– Нормально! – равнодушно бросил тот. – Девчачья.
– То есть? – удивилась я.
– Слащавая слишком. Девчонкам обычно такие нравятся.
– А парням?
– Не мой формат. Мне надо что-нибудь потяжелее. «Киш» или «Рамштайн»... Для тонуса! Или с оранжировками прикольными.
«А ну тебя! Ничего не понимаешь!» – отмахнулась я, но только мысленно, конечно.
– Наверное, она сама пела, – сказала я вместо этого. – Хозяйка сумки. Сама написала и спела.
– Похоже на то. Непрофессионально. И оранжировки никакие, – согласился Леха.
«Горе мне с тобой!» – вздохнула я.
– И что это нам дает? – вопросительно посмотрел на меня Леха. – Ну, в плане расследования?
– Мотивацию, – строго сказала я.
– Чего? – недоуменно уставился на меня Леха. – Не понял!
– Надо побыстрее найти хозяйку арбуза!
– Почему?
– Потому что она написала гениальную песню!
И в этот момент в комнату с балкона ворвался облепленный снегом Мэджик. Пес подбежал к нам и, виляя хвостиком, положил на пол коричневую перчатку с пуговкой в виде маленькой кожаной ракушки. Пуговка показалась странно знакомой, но разбираться было некогда: Леха накинулся на Мэджика с криком:
– Мэдж! Нельзя! Чужое! Неси обратно!
Песик, задрожав, испуганно поджал хвост, подхватил перчатку, рванулся на балкон и через минуту, снова весь в снегу, вернулся обратно с точно такой же перчаткой, но только на месте оторванной пуговицы лохматились нитки.
– Мэдж!!! – взревел Леха. – Теперь еще и пуговицу оторвал! Я тебе за это голову оторву!
– Не ори на него, – вступилась я за песика. – Ничего он не отрывал. Неужели не видно, что это другая перчатка?
– Как – другая? – не понял Леха.
– А так. Первая была правая, а эта – левая!
– Да? – удивился Леха. – Не заметил. Тогда ладно. Только пусть он все равно ее обратно отнесет!
Я тихо поговорила с собачкой, и та опять исчезла на балконе.
И тут я вспомнила, где видела пуговку в виде ракушки. Открыв арбуз, я извлекла ее оттуда: коричневую, кожаную – точно такую же, как на одной из перчаток.
– Та-ак, – Леха ошарашенно почесал затылок. – Похоже, она с той самой перчатки...
– Получается, что так.
– Эх, жалко я прогнал Мэджа! Надо было как следует рассмотреть...
А потом до него дошло еще кое-что:
– Но получается... Что это перчатки автора песни?! – Он как будто и сам не верил этому открытию.
– Ну да!
– И что она – моя соседка?!
– Типа того!
Мы посмотрели друг на друга долгим потрясенным взглядом и хором воскликнули:
– Надо немедленно выяснить, где Мэдж взял перчатки!
И в этот момент в коридоре послышались голоса.
– Предки! – застонал Леха. – Теперь проходу не дадут! Засадят обедать...
– Как – обедать?! – всполошилась я. – Я не хочу! Я не могу!
– Тебя никто и спрашивать не станет! – фыркнул Леха.
Но я уже в панике металась по комнате, потом выскочила на балкон – бежать, бежать, пока меня не разоблачили! Эх, пожарная лестница далеко, не добраться! Восьмой этаж...
– Бесполезно, – донесся из комнаты насмешливый голос Лехи. – Пути к отступлению отрезаны. Так что готовься к худшему.
И я отправилась на казнь.
Знакомство с родителями
При ближайшем рассмотрении Лехины предки оказались очень даже похожи на нормальных людей.
Мама, хрупкая невысокая женщина, была одета в джинсы и белый свитер. Темно-русые волосы падали на плечи, в обращенных ко мне серо-зеленых глазах светился интерес. Значит, один Лехин глаз – от мамы! И волосы, похоже, тоже. Женщина приветливо улыбалась, и я приободрилась, хотя в целом все еще чувствовала себя как на вулкане.
Вообще-то я не стеснительная и не из тех, кто недолюбливает и боится всех взрослых подряд. Наверное, потому, что у нас с родителями конфликт отцов и детей сведен к минимуму, мы хорошо понимаем друг друга и прекрасно ладим.
Но сейчас ситуация была экстремальной. Такой адреналин! Во-первых, передо мной была не просто мама, а Лехина мама. Самая важная мама на свете – кроме моей, разумеется. А во-вторых, я каждую секунду ждала разоблачения. Одно дело – Леха, который непонятно почему вбил себе в голову, что я парень, и другое дело – его родители, нормальные люди. Я переживала и ужасно нервничала. А в таком состоянии я начинаю заикаться, отвечать невпопад и вообще веду себя как ненормальная.
А тут еще Леха подлил масла в огонь, представив меня:
– Мам, знакомься! Мой друг Саша.
– Значит, Саша... – лукаво улыбнулась мама, и у меня душа ушла в пятки: «Она догадалась! Она все знает!! Сейчас выскажет что-нибудь такое, и вся моя конспирация раскроется!!!»
Но нет, женщина сказала только:
– Очень приятно! Мы, оказывается, тезки. Александра Николаевна!
Я с облегчением перевела дух. Но, как оказалось, рано.
– Идите мойте руки, а потом – в гостиную, обедать, – скомандовала Лехина мама.
В гостиную? Обедать?!
От немедленного бегства меня спасло только то, что без помощи Лехи до куртки было не добраться.
Но вскоре я пожалела о своей нерешительности. Когда мы мыли руки, мой ненаглядный скороговоркой произнес:
– Извини, забыл предупредить. Скоро придет отец. Твоя задача – удержать предков за столом как можно дольше, пока я попробую выяснить, откуда Мэдж приволок перчатки.
Вначале мне захотелось стукнуть его чем-нибудь, но ничего подходящего под рукой не оказалось. Тогда я решила придушить его полотенцем... Но до вешалки тоже было трудно дотянуться. Кончилось тем, что я просто брызнула на него водой, а он разозлился и сделал то же самое, а я, рассвирепев, зажала пальцем кран и хотела было направить на него струю... Но вовремя одумалась: Леха говорил дело, надо действительно выяснить про перчатки!
– Да ладно, не дергайся, – буркнул Леха, вытираясь. – Предки не людоеды, не съедят.
Вишневая катастрофа
Ни за что не прощу Лехе этот обед! Он стал одним из самых драматичных событий моей жизни.
За красиво накрытый стол мы сели вдвоем с Лехиной мамой: отца еще не было, а Леха под каким-то предлогом остался у себя в комнате. Я чувствовала себя просто ужасно. Вначале никак не могла разрезать кусок мяса. Это было как в страшном сне – пилю подошву ножом, а она не режется, елозит по тарелке, и гарнир летит во все стороны. Мне ни кусочка не удалось отрезать, а насаживать всю отбивную на вилку и откусывать от нее, как в школьной столовой, как-то не хотелось. Бросать мясо на полпути тоже было нельзя – Леха ведь велел задержать родителей как можно дольше! Поэтому я пыхтела, потела, краснела, ругалась
