бы заплатить втрое и не обеднеть, а случалось и наоборот. И иногда мне вдруг начинало казаться, что Атьен просто забавляется, поступая ровно в противовес моим ожиданиям: мол, смотри-смотри, все равно ничего не выглядишь, потому что не ровня мне и еще долго ровней не станешь.
– Проходите, проходите, эрте, милости прошу!
Лос Ренно, заметно нагулявший за зиму жирка, расплылся в подобострастной, но все же тревожной улыбке. Чувствует подвох? Вполне возможно, ведь у него куда более запоминающийся опыт общения со Звеньями Цепи надзора, чем у меня. Я всего лишь сопровождаю, не получая ни удовольствия, ни лишней монеты к жалованью, а купец должен быть прозорливым и понятливым, чтобы не потерять доброе имя и доходы.
Ирриги со-Намаат ответил на приветствие не менее умильной гримасой, напоминая при этом кота, когтистой лапой прижимающего пойманную пташку к земле и лениво думающего, поиграть с ней немного для вида или сразу оторвать голову.
– Доброго дня, эрте Лос, доброго весеннего дня!
Ага, все же намекнул на завершение надзорных посещений. Итак, предстоит полное выворачивание карманов и кошельков? Что ж, остается только учиться, тем более если вскорости мне предстоит заняться тем же самым, но уже в качестве Ведущего.
Атьен сел в подобострастно пододвинутое самим хозяином дома кресло, а прислужник – худенький паренек с коротко стриженными по купеческим обычаям волосами – успел поставить на стол перед Серебряным звеном кружку с подогретым вином ровно за мгновение до того, как объемистый зад Ирриги коснулся затейливо вышитой кресельной подушки. Неужели и меня скоро будут привечать с подобным усердием? Даже не верится. Впрочем, в лучшее мне не верилось никогда. Не было повода.
Тень, невнятная и незаметная. Молчаливый призрак, стоящий за плечом то одной, то другой чиновной персоны. Сопроводителей не видят, даже если смотрят в упор, и сие есть величайшая загадка, помогающая мне скоротать тягучие минуты ожидания очередного приказа.
В чем секрет? В покрое одежды? В цвете волос? В чертах лица? Да, по большей части мы похожи друг на друга, как горошины одного стручка, но взгляды прохожих, словно нарочно обученные, скользят мимо нас, взятых и вместе и по отдельности. А ведь когда-то я почитал счастьем и большой удачей стать одним из Межзвенных… Понадобилось несколько долгих лет, чтобы понять: то, что находится между Звеньями, называется пустотой. Да, она необходима, чтобы Цепи оставались гибкими и подвижными, и все же о ней вспомнят лишь в крайнем случае. Когда ее не станет. Пустота, по велению службы наполняющаяся материей, разделяющей и соединяющей…
Меня и вправду нет, потому что сейчас я – это комната со всяческой утварью и два человека, занятых общим делом.
Я состою не из мяса и костей, а из тропок от шкафов к креслам. Тропок, огибающих меховые холмы выставочных стоек, бегущих от угла до угла, стелющихся напрямую и наискосок, истоптанных и покрытых нетронутым слоем пыли.
Я дышу в такт хитроумному торговцу и коварному сереброзвеннику, которые и не подозревают, что есть сейчас в этом мире место, где они находятся ближе друг к другу, чем сросшиеся до рождения близнецы. Но это и к лучшему, иначе очередной вдох разорвал бы мою грудь пополам.
– С чего изволите начать? – нервно потирая ладони, спросил Лос.
Мой Ведущий сделал вид, будто напряженно раздумывает, а потом изрек фразу, остающуюся неизменной в любое время года:
– Милостью Дарохранителя и праведностью его… Последний обоз, на который было получено разрешение, уже пришел?
– Намедни, эрте. Только-только успели разгрузить.
– Напомните мне, что прибыло с ним в столицу.
Купец довольно резво для своего возраста и веса метнулся к шкафу, стоящему тут же, в лавочной комнате, взял с полки приходную книгу в самом ярком, не успевшем еще потускнеть от многочисленных прикосновений переплете, торжественно положил сей фолиант на стол перед Серебряным звеном и раскрыл на последней исписанной странице. Атьен углубился в изучение мелкобуквенных строчек, а я получил несколько мгновений передышки.
От скуки можно было вчитаться в подробнейший перечень шкур и уплаченных за их ввоз податей: находясь за левым плечом Ведущего, я ясно видел почти всю страницу книги, за исключением того участка, по которому медленно скользила, преследуя очередную строчку, ладонь Атьена. Однако сопроводителю полагалось наблюдать за тем, что происходит вокруг купли-продажи, а не внутри нее, и я никогда не нарушал установленных правил.
Лавочная комната, в которую попадаешь прямо с порога, – самая большая в купеческом доме, ведь она служит для ублажения покупателей и должна быть просторной, да к тому же светлой, чтобы ничем не повлиять на результат сделки. Раньше, до введения «Свода рекомендаций торгующим и покупающим», купцы часто шли на хитрости с масляными лампами и свечами, но подобные каверзы сходили торговому люду с рук, пока обманутым не оказался вздорный и склочный, зато приближенный к власти человечек. Его обидчика сурово наказали, а дабы всем прочим впредь неповадно было искать выгоду в мутной водице уловок, придумали несколько сотен предписаний, ущемляющих права купцов. Правда, лишь с одной стороны, ведь теперь любая сделка, совершенная в соответствии с требованиями закона, не могла быть расторгнутой, как бы страстно покупатель ни желал обратного.
Лос Ренно, по моим наблюдениям бывший в меру послушным исполнителем спущенных сверху приказов, ни на букву не уклонился от строчек Свода: в лавочной комнате было светлее, чем на улице, потому что к высоким окнам, между которыми, казалось, и стен-то не остается, прилагались светильники, горящие пронзительно-белым пламенем.
Однако… В прошлый раз в моих глазах пытались танцевать совсем другие блики. Лювенное масло? Значит, купеческие дела идут на зависть многим. Правда, при таком свете мех выглядит чуточку богаче, чем в действительности. Вроде и законопослушный человек перед нами, а на деле все же лукавит. Не даст тебе спуску Атьен, ох не даст, когда заметит! А может, уже заметил, потому что нарочито удовлетворенно откинулся на спинку кресла, оставив приходную книгу в покое.
– Я смотрю, на сей раз в списках нечто новое?
– Да, эрте, вы совершенно правы! Я взял на себя смелость предложить столичным покупателям снежную лису. Вот, извольте сами взглянуть, не правда ли, замечательный товар?
Жестом ярмарочного фокусника, допущенного до услаждения знатных взоров, Лос сдернул со стойки даже на вид почти невесомую шкуру, искрящуюся, как снег ясным морозным утром, и протянул Атьену. Тот с видимым удовольствием провел тыльной стороной ладони по пушистым ворсинкам.
– Хорош, ничего не скажешь. Но как бы ни был хорош товар, подати за него всегда намного лучше, верно?
Купец натужно улыбнулся любимой шутке сереброзвенника и поспешил заверить:
– Все уплачено, не извольте беспокоиться.
– Вижу, вижу. Вы ведете свои дела с достойным прилежанием, эрте. И светятся они, можно сказать, яснее, чем само солнышко…
Ну вот мы и подобрались к самому важному. Сейчас мой Ведущий начнет долго и скучно говорить о погодах, пришедших на столичные дворы, пока попавшийся с поличным нарушитель закона не сообразит, сколько монет нужно положить в кошелек и молча придвинуть к ласково поглаживающим стол пальцам. И надо думать, ждать придется недолго, потому что в выражении лица Лоса уже проступило явственное облегчение. Есть еще грешки за душой, да позатейливее? Все может быть. Но мы удовольствуемся тем, что лежит на поверхности. Хотя бы потому, что день перевалил за середину и нет ни нужды, ни желания задерживаться дольше необходимого в сем гостеприимном доме.
– Одно мгновение, эрте, всего одно мгновение! – Купец скрылся за дверью, ведущей на жилую половину дома.
Не держит деньги на виду? Разумно. А в лабиринте клетушек и самый умелый вор не сразу отыщет купеческую казну. Что ж, ждем.
– Хороший товар… – Атьен сцепил пальцы замком, не сводя глаз с мерцающего меха.
Польстился на шкурку? Или осторожность все же перевесит? Нет примет лишь у монет, как говаривал
