— Невозможно? Уверен?
Ага, значит мне, как самому приближенному к детям Хаоса, дается право диктовать условия? Замечательно!
— Возможно. Но мы не станем вмешиваться в кровь принцессы.
— Почему? Благо Империи важнее…
— Блага ребенка, чьи родители не оказались осторожными в нужный момент? Брось! Ни одна чаша весов не перевесит другую.
Кэр упрямо дернул подбородком:
— Ты сам-то понимаешь, о чем говоришь? Если принцесса принадлежит к одаренным, мало того, к Заклинателям, она не сможет принять корону. Никаким чудом не сможет. Единственный выход — обратиться к мастерам, которые заставят ее дар уснуть и не позволят просыпаться. Понимаешь? Единственный! Иначе… Принцессе придется отказаться от трона. Но если это произойдет, возникнет вопрос: почему? И чтобы никто не смел сомневаться или строить опасные предположения, понадобится… Догадываешься, что?
Пожимаю плечами:
— Скоропостижная и, разумеется, случайная гибель наследницы. Полагаю, ее осуществление будет возложено на тебя.
Темные глаза Кэра полыхнули болью.
— Да, на меня. А я не хочу, понимаешь? НЕ ХОЧУ!
— Или не можешь?
Он непонимающе нахмурился:
— Какая разница?
— Огромная. Мочь, значит, иметь телесные силы для свершения того или иного действа. Хотеть, значит, добавлять к ним силы душевные. Так, можешь?
Прежде, чем ответить, скорп трусливо перевел взгляд на ограду мэнора, находящегося через улицу напротив.
— Могу.
— Уверен?
— Чего ты добиваешься?
— Я? — смахиваю с засова калитки пух свежего снега. — Ничего. Ровным счетом.
— Тогда к чему все вопросы?
— К тому. Нельзя насильно лишать человека чего бы то ни было. Дар — часть принцессы, часть, без которой Сари перестанет быть собой. Да, она не понимала, чем обладает, пока я не взял на себя труд объяснений. Возможно, только я и виноват, но… Поверь: девочка все равно осознала бы свою силу. Не хочу даже думать, какие последствия вызвало бы это «осознание». Не знаю, как обстоят дела у магов, а дар Заклинателя подвластен только самому себе: ничто извне не способно унять бурю, родившуюся внутри души и через тело нашедшую выход во внешний мир.
Кэр снова смотрит на меня. Смотрит недоверчиво и настороженно.
— Тебе-то откуда известно, что и как?
— Почему мне не должно быть известно?
— Потому что слуг редко допускают к хозяйским секретам.
Действительно. Я не могу знать. Но я знаю. Как объяснить эту странность магу? И нужно ли объяснять? Боюсь, он все равно не поверит в мою историю. Потому что не сможет вообразить. Может быть, позже? А скорее, никогда.
— Неважно, из каких источников пришли мои знания. Они верны, и это все, что могу сказать. Если бы принцесса не узнала главной подробности своего происхождения, Империю ожидали бы потрясения. Правда, они так и так состоятся. Наверное. Может быть.
— Потрясения? Конечно, состоятся! — подхватил скорп. — Если дар ее высочества проявит себя!
Нет, ну какой тупой парень… Не желает чуточку раскинуть мозгами. А может, ему просто нечем раскидывать? Свидание с гаккаром подкосило и без того натруженный разум?
— Настаиваешь на вмешательстве? Хорошо. Представь, оно произойдет. Принцесса станет почти обычным человеком. Почему «почти»? Потому что воспоминания о даре останутся. Скажешь, следует и память девочке подчистить? Не-а, не выйдет: дар — не осознанное ощущение, существующее само по себе и сохраняющееся воспоминаниями в каждой пяди тела. К тому же, если пытаться чистить страницы памяти, обязательно сотрешь лишку. И возможно, именно ту, которая важнее прочих… Ну да ладно, допустим, и сие удастся с грехом пополам. Но принцесса будет искалечена, словно ей отрезали руку-ногу или выбили глаз. Ты желаешь своей госпоже болезненного и несчастного будущего?
— Почему несчастного? Она ведь не будет помнить о…
— Ты плохо слушаешь. Помнить — нет, не будет. А вот ощущать — да. Каждую минуту существования. Думаешь, мучиться, не понимая, из-за чего, лучше? Наоборот: зная, чего лишен, можно уговорить себя смириться. Но не зная… Все равно, что сражаться с невидимым противником. Именно этого ты желаешь принцессе? Всю жизнь вести борьбу неизвестно с кем и ради чего?
Скорп качнул головой, еще не соглашаясь, но уже не протестуя:
— И что же, по-твоему, делать?
— У меня есть идея. Но сейчас, если не возражаешь, мне нужно идти. Кое-что закончить.
— Что-то важное?
— Как знать? Мне кажется, да. Ты только посмеешься, если узнаешь… Я скажу принцессе, что с тобой все хорошо. Может, позвать ее? Поболтаетесь, поболтаете?
Кэр улыбнулся:
— Пожалуй, нет. Предпочту подумать в одиночестве. Над твоими словами.
— А чего над ними-то думать? Думай над своим решением, только и всего!
На стук входной двери из кухни выглянула Каула: как раз, чтобы получить непререкаемое распоряжение.
— Меня нет! И не будет! — Рявкнул я, бросая в угол куртку и стаскивая с ног сапоги, но удивления в глазах матушки оказалось слишком много, и пришлось уточнить: — До вечера. Самое позднее, до утра.
— И ужинать не будешь?
В ответ неопределенно взмахиваю рукой и спешу пройти в свою комнату. Плюхаюсь в кресло и разгребаю ворох бумажных листов на столе.
Вот оно! То, чего так долго ждал. Вдохновение. А точнее, закономерный превращение обрывочных мыслей и чувств в горсточку слов. Мало, скажете? Больше и не нужно! Зеркало сознания начинает кружиться, поворачиваясь то одной, то другой гранью, меняя маски отражений, границы образов смягчаются, меркнут, вовсе исчезают, пока не остается…
Она вернулась. В самом деле, вернулась. Пришла, не побоявшись снова ощутить прежнюю боль. И что нашла в давно покинутом месте?
