— Не убивайся, — сказала она Стефани. — Починю я тебе твой туалет. Все будет отлично.
— А ты когда-нибудь пробовала?
— Нет. Но если этот тупица Стенли может, то и я тоже смогу. Вот увидишь.
— До сих пор не пойму, почему ты не могла выйти за него хоть ненадолго. Только на то время, чтобы он успел заняться моим туалетом. Ведь за тобой должок.
Люси с отвращением повела носом и засунула руку в бачок.
— Не знаю, что ты все жалуешься. Да большинство женщин дали бы себе отрезать палец, лишь бы недельку провести с Иваном Расмусеном.
— Если бы я вынуждена была провести с ним еще одну неделю, то сама отрезала бы себе палец, лишь бы избежать этого.
Люси посмотрела на кузину.
— Что произошло? Он домогался тебя?
— Не знаю. Сначала мне показалось, что да, а потом — вроде, как и нет.
— Расскажешь?
— Нет.
— Ну, как хочешь. Можешь не говорить. Но ты не совершила никакой глупости! Например, не влюбилась в него?
Стефани вздохнула. «Конечно, влюбилась». С ней вышло, как с путешественником, который четыре года шел по пустыне, пил одну протухшую воду и вдруг наткнулся на источник с ледяной кока-колой.
— Господи, Стефани, он же скользкий, как угорь. Сколько я его помню, девушки всегда, как чумные, бегали за ним, но он неизменно бежал на два шага впереди. — Она что-то засунула в бачок и покрутила рукой. В лицо ей ударил фонтан воды.
— Перекрой быстренько воду!
Вода била в потолок и стекала по стенам вниз, пока Стефани искала кран.
— Знаешь, что я думаю? — спросила Люси, вытирая лицо рукавом.
— Я думаю, он сломался окончательно.
— Дела идут неважно, — сказал Иван, стоявший позади них, прислонившись к косяку двери.
При звуке его голоса Стефани аж подпрыгнула.
— Что ты здесь делаешь?
— Мне надо кое-что обсудить с тобой. Мелоди там, на галерее, играла на гитаре и крикнула мне, чтобы я вошел.
Люси и Стефани недоуменно смотрели друг на друга.
— Пойду позову ее, — сказала Люси.
Иван заглянул в смывной бачок.
— Она представляет собой живописное зрелище со своими голубыми волосами и электрогитарой в руках. Первое, что бросилось мне в глаза, когда мы в субботу входили в бухту, так это она.
— Она не вписывается в имидж моей гостиницы. Я хочу, чтобы у отеля была репутация спокойного, достойного заведения, овеянного дыханием истории.
Стефани бросила на пол банное полотенце, чтобы собрать воду.
— Соседские ребятишки зовут ее Эльвирой.
— Я думаю, она сейчас как раз переживает трудный возраст. Это видно по ее поведению.
— Да уж. И что ты думаешь мне надо делать?
— Запри ее в подвале до тех пор, пока ей не стукнет сорок.
Стефани выжала полотенце в ведро и вспомнила, что зла на Ивана. «Нет ничего страшнее обиженной женщины, — подумала она. — Это как раз я и есть, немного обиженная и жестоко униженная всем этим». И она не переставала спрашивать себя, что из ее разговора с Люси он успел подслушать и невольно содрогнулась, пытаясь вспомнить, достаточно ли ясно прозвучали ее слова о разочаровании по поводу его безразличия к ней. Она разогнула спину и постаралась принять надменный вид.
— Так ты сказал, тебе надо поговорить со мной?
— У меня к тебе деловое предложение.
— Деловое предложение! — Она надеялась, что он облегчит страдания ее оскорбленного самолюбия, а у него, видите ли, деловое предложение. Ох, уж эти мужчины! Она плотно сжала губы и прищурила глаза.
— Жду не дождусь, когда меня надуют.
Иван, сделав вид, что ничего не слышал, принялся изучать сливной бачок снаружи.
— На прошлой неделе был последний круиз в этом сезоне. «Саваж» не выйдет в море до весны.
Это уже было ей известно, Люси перебралась в Хабен вчера вечером. Стефани предоставила в ее распоряжение свободную комнату на тех условиях, что та будет одновременно и шеф-поваром, и мойщицей бутылок.
— Ну и что?
— А то, что мне негде жить. Я подумал, что, может быть, ты сдашь мне комнату.
— Нет.
— Подумай хорошенько.
— Я сказала «нет».
Иван стоял, засунув руки в карманы.
— Туалет испорчен. Бачок треснул и ремонту не подлежит, и кто-то сломал поплавок.
Брови ее поползли вверх.
— Ты разбираешься в сантехнике?
Иван еле удержался от улыбки.
— Немного разбираюсь. И еще я знаю, что тебя ждет нелегкое время. Непросто будет сводить концы с концами, пока следующим летом туристы опять не наедут в Камден. Я буду платить тебе за комнату наравне со всеми и к тому же в порядке помощи могу выполнять любую работу, ведь я на все руки мастер.
Черт! Ей, конечно, нужны деньги и такой помощник. Вопрос в том, нужен ли ей Иван Расмусен. Она решила, что лично он ей нужен, как дырка от бублика. Не хватало, чтобы он вертелся у нее под ногами день и ночь. Свою девственность она, возможно, и сбережет, но может распрощаться с душевным покоем.
— Это еще не все. Могу подсластить пилюлю. У тебя в доме совсем нет мебели, а моя свалена в кучу и лежит без дела. Если ты позволишь мне пожить здесь, я разрешу тебе ею пользоваться целый год бесплатно.
Стефани что-то недовольно пробубнила про себя. У Ивана была прекрасная мебель. Бесценный антиквариат, отчасти древнее самого дома. Каминные часы, еще одни часы, принадлежавшие аж дедушке, кровать из красного дерева, с пологом, восточные ковры, за которые она много бы отдала, холсты с портретами капитанов и всех их капитанских жен, Продолжать можно было бы до бесконечности.
— А почему ты хочешь занять комнату именно здесь? Мне кажется, тебя больше подойдет отдельное жилье.
— Здесь я себя чувствую уютно и пока просто не представляю, что бы хотел иметь в качестве жилища. — Это была правда. Его дом так быстро выставили на продажу, что он даже не успел подыскать себе что-нибудь подходящее. Он просто передал весь свой скарб на хранение и переехал в «Саваж». Сейчас, когда закончился сезон активной навигации, у него появилось время поразмыслить о накопившихся проблемах. «Неудивительно, что тетя Тесс разбушевалась, — подумал он, глядя вокруг. — Хабен строился как родовое гнездо Расмусенов, и теперь она чувствует себя такой же неприкаянной, как и я». Он улыбнулся тому, что приписал призраку человеческие чувства. Ребенком он постоянно с ней разговаривал, хотя она никогда ему не показывалась. Ее видели только женщины дома, но он не терял надежды и продолжал обращать к ней свои искренние монологи.
Стефани заметила взгляд Ивана, блуждавший по холлу и окнам, выходившим на океан. Наблюдая за ним, она вдруг почувствовала, как летят в бездонную пропасть ее независимость и показная холодность. Пытаясь успокоить свою попранную гордость, она оправдывалась дедушкиными часами, якобы перевесившими чашу весов, но в глубине души знала, что это лишь жалкое оправдание. Она испытывала к Ивану огромное влечение и глубокое сильное чувство.
