увижу? А может быть, удастся… Мечты, мечты…
Наш эшелон не очень задерживали, и через двое суток по мелькавшим пригородным платформам и без дополнительной информации сердчишко стало частить.
Какая она, Москва? Куда притащит нас пыхтящий паровозик? Конечно, не к большому вокзалу. Нам с лошадьми на вокзалах делать нечего. Есть в Москве окружная железная дорога, по ней с одной магистрали к другой самый короткий путь. Хорошо бы, по этой окружной в сторону Комсомольской площади. Там три вокзала. И хотя Ярославский от окружной дороги самый дальний, но ведь он мне самый близкий, родной, можно сказать. Там и электрички… А ходят ли они теперь? И всего-то от этого вокзала семнадцать километров — и моя родная Тайнинка…
Ни о чем другом не думалось. Даже война отодвинулась куда-то. Наверное, прошедшие месяцы отдыха в немалой степени этому способствовали.
Москву проехали рано утром, не останавливаясь; по той самой окружной дороге. Комсомольская площадь и серые в предрассветной дымке силуэты домов, каких-то строений, вокзалов медленно проплыли за окном вагона. Никто, конечно, не спал. Я выскочил на площадку, открыл дверь. Тишина. Ни звонков трамваев, ни гудков автомашин. Город спал.
Эшелон, не останавливаясь, прополз краем Комсомольскую площадь и, перестукивая колесами вагонов по стрелкам, выбрался к путям Белорусского вокзала. Там, на запасных, непродолжительная остановка — и дальше, на запад.
Заметка в записной книжечке:
До начала августа полк стоял в Алексеевке. Командование фронта готовило наступление на Смоленском направлении. Теперь, после формирования, наш корпус имел в своем составе три кавалерийские дивизии, три танковых полка, артиллерийские и другие части и подразделения. В нашей 8-й гвардейской дивизии и соседней 13-й гвардейской большая часть личного состава имела боевой опыт, а вот пришедшая в корпус новая, 8-я дальневосточная дивизия, в боях еще не участвовала.
Знали, что готовится прорыв обороны противника. Мы по плану должны были войти в него в полосе действовавшей здесь 10-й гвардейской армии. Но по ходу дел командование фронта решило изменить задачу и вводить нас в полосе другой армии, для чего дивизии нужно было своим ходом за одну ночь переместиться «всего» на 70 километров!
Переместились… И новая задача — перегруппироваться. И не на этом участке, а на 60 километров в сторону. Опять изнурительный ночной марш, и почти без подготовки и отдыха выдвижение на исходные позиции.
Ни о какой разведке противника и речи не шло. 13-я и 8-я дальневосточная пошли вперед. Мы, по приказу командира корпуса, во втором эшелоне вслед за ними. Когда войска прорвали фронт, мы находились километрах в сорока от места боев. Противник воспользовался этим и закрепился на промежуточных рубежах. Какой уж в такой обстановке рейд в тыл? Пришлось спешиваться и завязывать бой в явно невыгодных для нас условиях.
Мы прекрасно понимали, что вводить кавалерию для прорыва укрепленных позиций противника дело бессмысленное. Но приказ есть приказ. Его на войне не обсуждают.
Немецкая авиация свирепствовала. Ранним утром в районе населенного пункта Речице нёс бомбили более сотни самолетов; Потери были очень большими. 14 августа при этом налете погиб командир нашей дивизии генерал-майор Михаил Иосифович Суржиков, кавалерийский командир еще со времен Гражданской войны.
И в сентябре в Смоленской области продолжались тяжелые бой. Нам противостояли отборные немецкие части и власовцы. Осень, непрерывные дожди, грязь по колено, техника вязла и по дорогам и по целине. А приказ есть приказ: «Наступать!» Атаки, контратаки, потери и потери…
Пожилому и не очень решительному командиру полка подполковнику Калашникову тяжеловато было справляться в такой обстановке. Это понимали, наверное, и в дивизии. Прошел слух, что в полк должен прибыть новый командир. А это событие первостепенной важности. Совсем не безразлично и солдатам и офицерам — кто поведет их в бой, в чьи руки во многом будет отдана их судьба, кто этот человек, имеет ли он боевой опыт, умен ли, храбр и справедлив ли?
В один из более тихих вечеров штаб собрал на полянке офицеров полка. Из штабной землянки вышли двое. Одного из них я несколько раз встречал в штабе дивизии, второго же видел впервые. На вид ему было лет тридцать — тридцать пять.
— Товарищи офицеры! Представляю вам нового командира полка — майор Симбуховский Василий Федорович. Он прибыл к нам в дивизию из Москвы после окончания военной академии…
«Из академии… академик… Ну и повезло! Накоман-дует этот академик», — пронеслось в голове. Позже узнал, что не у меня одного.
Майор был худощав, строен, по-спортивному подтянут, лицо смуглое, строгие серые глаза внимательно смотрели на офицеров. «Ну и зол, наверное, наш новый «академик».
После представления майор Симбуховский сказал всего несколько фраз, смысл которых сводился к тому, что дальнейшее наше знакомство состоится в боях, говорил кратко, четко, было видно, что он уже ознакомился с обстановкой, знает даже фамилии некоторых офицеров, их заслуги, а в основном промахи и ошибки. Дал понять, что меры будут приняты решительные, и прежде всего для поднятия боевого духа и дисциплины,
— Дисциплина в бою — это главное, и прежде всего офицерского состава. Плохих солдат нет. Есть плохие офицеры. Учтите это. Командир, офицер должен быть примером всегда и везде. Это я буду требовать прежде всего. А теперь посмотрим, как вы здесь живете. Конь-то для командира у вас найдется?
Коня подвели. Симбуховский внимательно осмотрел его со всех сторон, ощупал ноги, проверил седловку, подогнал стремена и в один миг вскочил в седло. Это произошло так быстро и так ловко, что многие от удивления и крякнуть не успели. Стало ясно, что новый командир полка кавалерист, и не «так себе», а настоящий.
— Товарищи офицеры, всем по подразделениям. Меня сопровождать не надо. Коновод, за мной!
И, пришпорив коня, он поскакал по направлению к позициям, которые' занимали наши эскадроны.
Рассказывали потом, что, спешившись в ложбинке и поднявшись на наблюдательный пункт полка, он, несмотря на обстрел со стороны противника, пробрался в боевые порядки, все осмотрел, оценил окопы, расположение огневых точек, места, стыков с соседями. Командирам взводов и отделений там же на месте дал толковые советы. «Сегодня для знакомства — советую, если не сделаете — шкуру спущу. Будете на себя пенять!»
Вечером, когда стемнело, Симбуховский вернулся в штаб. Начальнику штаба майору Денисову был продиктован первый приказ о наведении порядка в обороне. Надо сказать, что последующие дни боев, а полк продолжал находиться на прежних позициях, со всей очевидностью показали, насколько прав был командир. Несмотря на то что активность противника нисколько не уменьшилась, наши потери резко сократились.
Требовательность нового командира была исключительной. Он не прощал расхлябанности, халатности, разгильдяйства. Почти все заметили его подтянутость, он всегда был чисто выбрит, аккуратно одет. Сапоги блестели, под стать сверкавшим шпорам. Предметом зависти и попыток подражания стала его манера носить кубанку, с этакой лихостью, с заломом по-чапаевски.
Он находил время и возможность поговорить с каждым офицером, расспросить о семье, о том, какую помощь оказывают они своим семьям, где и какое получили военное образование, где и как воевали, за что получили награды.
В эти дни и я сделал попытку поговорить с новым командиром. Но разговор не получился. Еще когда меня ему представил замполит, я был удивлен произнесенной сквозь зубы фразой: «Очень приятно!»
Тон явно не соответствовал содержанию. Больше ничего сказано не было. Тем же закончилась и вторая попытка. Я, признаться, не мог понять, почему командир с какой-то подозрительностью, предвзятостью отнесся ко мне. Это было неприятно. Тем более что за прошедшее время у меня сложились с командным составом хорошие отношения. Я, правда, знал, что в армии к такой категории военнослужащих, как работники прокуратуры, военного трибунала, особых отделов, отношения складывались особые, недоверчивые. По мнению некоторых, их служебные обязанности не могли вселять добрых чувств. Но известно, что не место определяет человека, а человек место или должность.
Так или нет, но реакция майора Симбуховского оставалась неясной. Уж кто-кто, а такой офицер, да еще окончивший академию, должен был понимать необходимость работников таких служб. Причину достаточно открыто высказанной неприязни я понял, но об этом потом.
Через несколько дней полк получил приказ опять перейти в наступление и занять несколько сел, имевших большое'тактическое значение в дальнейшем продвижении в Белоруссию, но и на этот раз взять с ходу эти села не удалось. Бои затянулись. Я был на командном пункте полка. Из третьего эскадрона, которым командовал капитан Быстревский, сообщили о большом количестве раненых. Эвакуация их из боевых порядков была невозможной. Противник блокировал все подходы.
— Вызвать фельдшера ко мне! — приказал Симбуховский.
— Товарищ майор, старший лейтенант медслужбы Аронов по вашему приказанию прибыл.
— Так вот, старший лейтенант, в третьем эскадроне много раненых. Сам Быстревский эвакуировать их не может. Так, по крайней мере, доложил. Придется вам. Пробирайтесь в эскадрон, окажите помощь на месте, а кого необходимо, как только сможете, эвакуируйте. Где эскадрон и как туда добираться, вам по карте
