Записки офицера «СМЕРШа»

главными силами продолжала развивать наступление на город Балашшадьярмат… Это был последний населенный пункт на территории Венгрии, севернее которого начиналась Чехословакия.

Перед началом артналета командир 6-го гвардейского кавкорпуса генерал Соколов доложил мне, что эскадрон 29- го кавполка (это мой полк! — О. И.) ведет бой в черте города. Это было неожиданно. Путь в город оказался открытым… Вскоре стали поступать донесения о том, что 29-й кавполк ворвался в город, завязались уличные бои. К утру Балашшадьярмат был взят и очищен от врага. Остатки разбитых немецких частей группами сдавались в плен. Венгры переодевались и под видом гражданских лиц стремились пробираться по домам… Итак, мы первыми вышли к границе Чехословакии, от которой нас отделяла река Ипель».

Из дневника:

«10 декабря 1944 года… Получили новую задачу овладеть городом Сечень. Ночь в марше по жуткой грязи.

16 декабря. Входим в прорыв. Во время перебежки тяжело ранен Василий Федорович Симбуховский. Очень тяжело. Вот проклятая Венгрия!»

Это последняя запись в моем дневнике в 1944 году. И вообще последняя. В следующем году никаких записей я не вел. Почему? Ответить не могу, не помню.

Тот рейд на долгие годы остался в памяти, но не названиями населенных пунктов в Карпатах, не подробностями боев. Другим он остался в памяти.

Полк получил приказ пройти в тыл противника по горным тропам, налегке, без артиллерии, без обозов. Задача — перехватить пути отхода отступающих войск СС.

Пройти в тыл налегке… Не на прогулку, в бой. В бой, со всеми неожиданностями и осложнениями. Симбуховский решил кроме конников взять с собой несколько минометов из батареи Насонова, но не на повозках, а на вьюках. Ни радиостанции, ни санчасти, ни одной повозки. Таким образом, больше половины полка оставалось по эту линию фронта. Правда, тогда понятие «фронт» в этом районе было относительным. Линии фронта не было. Отступавший противник цеплялся за наспех укрепленные позиции в населенных пунктах, на перевалах горных дорог.

Я решил идти в рейд вместе с эскадронами.

Еще затемно эскадроны верхами вытянулись из села. Я перехватил удивленный взгляд Симбуховского:

— А ты чего здесь? С нами? К черту в зубы? Остался бы с тылами. Мы ведь не долго, через день-два соединимся, опять будем вместе…

— Нет, не останусь. Пойду с вами.

— Ну, смотри, смотри, дело твое. В общем, я бы не советовал…

Еще затемно шли тихо, часто ведя коней в поводу. Стало светать. Неширокая дорога, скорее тропа вилась между холмов, то спускалась в низины, то лезла вверх. Противник пока не проявлялся.

Остановились, определились по карте —> километра через два должен быть крупный населенный пункт. Полагать, что в нем не будет противника, наивно. Но оказалось именно так — не только противника, но и местного населения не было видно. Пустые дома, ни дымка из труб, ни голосов, ни живности. Но вот в одном из окон дома, мимо которого мы проходили, чуть дрогнула занавесочка, приоткрылась щелочка и тут же закрылась.

Вышли на окраину. Дорога опять вилась меж холмов к отрогам Карпат. Да, названия того населенного пункта я не запомнил, не записал, но вот та запись на страничке дневника, та, 16 декабря…

Тот пригорок, на котором, словно споткнувшись, упал командир полка, перебегавший открытое место под свист пуль вдруг затакавшего метрах в двухстах тяжелого пулемета, до сих пор в глазах, стоит лишь вспомнить те злосчастные декабрьские д ни.

Перед Симбуховским пробежали несколько наших офицеров, хотел и я проскочить, но Василий Федорович отстранил меня рукой и побежал сам…

Подойти, подползти к нему не было никакой возможности. Это привлекло бы еще большее внимание пулеметчика, он мог бы добить упавшего.

— Миномет снять с вьюка и срочно сюда с расчетом!

Команда Ивана Насонова, подбежавшего к нам, стоявшим под прикрытием невысокого холмика, буквально через три-четыре минуты была исполнена. Насонов, пригнувшись, рассматривал в бинокль местность, откуда продолжало доноситься таканье пулемета.

Звонко хлопнул выстрел из миномета, за ним второй, третий. Невдалеке крякнули взрывы. Пулемет замолчал. Врач полка Поповский (Ефим Аронов в этот рейд с нами не пошел), двое казаков с Лебедевым, ординарцем командира, пригибаясь, побежали к лежащему. Поповский чем-то быстро обвязал ему ногу, подняли на руки, вернулись к нам под укрытие холма. Василий Федорович громко стонал. Его нога выше колена как-то неестественно была согнута вбок. Очевидно, пуля перебила бедренную кость. Это мы поняли, как только в окраинной хате Поповский, перевязав рану, прибинтовал к ноге две доски, выломанные из забора. Лебедев в соседнем дворе нашел под навесом бричку, запрягли пару наших лошадей, взяли в хате (да простят нас хозяева) две пуховые перины, положили командира.

Наркоза-то никакого не было, только полстакана спирту.

— Только вперед, только вперед… — сжав губы, сдерживая стон, зажав в себе адскую боль, повторял командир полка. — Только вперед! Приказ должен быть выполнен!..

Василия Федоровича наши разведчики, санинструктор полка Бородин и двое местных жителей, которых не без труда и приличной пачки денег удалось уговорить, по горным тропам вывезли в расположение наших войск.

Больше нашего любимого командира мы не видели. Чудом, иначе и не скажешь, у его дочери сохранилось мое письмо Симбуховскому в госпиталь 7 февраля 1945 года.

«Дорогой Василий Федорович! Прошу извинить меня за то, что называю Вас по имени и отчеству, но это я позволяю себе лишь потому, что знаю ваше отношение ко мне в недалеком прошлом, а также со слов Кости Лебедева, который как только нашел нас, сразу пришел ко мне и передал Ваши слова признательности.

Как-то осиротел полк. Не подумайте, что я так пишу потому, что хочу сделать Вам комплимент, нет, пишу просто от сердца. С болью вспоминаю тот злополучный день — 16 декабря! Да будь он проклят! Ведь всего несколько часов до этого мы шли с Вами и вспоминали о том, как бы хорошо сейчас очутиться в Вашем родном Красноярске у Вашей Сашеньки и покушать сибирских пельмешек!

Во-первых — о Вашей семье, о полку. 27января нас вывели из боев, сняли с обороны, в которой мы стояли северо-западнее города Балашшадьярмат, на чехословацкой территории. Последние дни в обороне были особенно радостными, так как пришел Указ о награждении полка орденом Богдана Хмельницкого 2-й степени. Еще большим праздником была весть о том, что Вас наградили орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Примите, дорогой Василий Федорович, искренние поздравления Вашего друга.

Будьте уверены, дорогой Василий Федорович, слава, приобретенная под Вашим руководством, полком не будет утеряна. Незапятнанное знамя мы будем по-прежнему нести вперед до полной победы.

Желаю от всей души скорейшего выздоровления — это главное. Поправляйтесь, отдохните, а потом будем думать о нашей встрече. А она будет, обязательно будет! И мы, после окончательной победы, соберемся где-нибудь и вспомним бои-походы, радости и горести нашей суровой боевой жизни.

Крепко-крепко целую Вас, дорогой наш командир!»

Но встретить Василия Федоровича больше не довелось, 26 апреля 1945 года он умер в госпитале румынского города Сибиу. После ампутации ноги началась гангрена, потом — воспаление легких.

Ушел из жизни замечательный человек, бесстрашный, талантливый командир, отдавший все силы, кровь, жизнь великому делу — Победе. Он был настоящим патриотом, несмотря на перипетии непростой и нелегкой жизни. Судьба не могла сломить этого человека.

Симбуховский… Мы с гордостью называли себя сим-буховцами. Кто-то из конников написал слова, кто-то сложил мотив, и пошел по полку, вышел в дивизию, в корпус наш боевой марш:

Слушай, казак молодой, клич боевой:
Крепче клинок удалой, смелее в бой!
Честь по-гвардейски храни, знамя полка береги,
Симбуховцы бьются как львы, ай да казаки!
Двадцать девятый в бою не подведет,
Путь для отважных в бою — только вперед!
В Ровно и в Дубно дрались, к славной победе рвались,
Эскадроны вихрем неслись, ай да казаки!
Славы гвардейской своей, конник лихой,
Мы не уроним с тобой, друг боевой!
Помнишь, товарищ, бои, там, где друзья полегли
За свободу отчизны своей, ай да казаки!
Слушай, казак молодой, клич боевой:
Крепче клинок удалой, смелее в бой!
Честь по-гвардейски храни, знамя полка береги.
Симбуховцы бьются как львы, ай да казаки!

Но не ради славы жил и воевал этот человек.

Еще в марте 1944 года он писал жене:

«Про нас сложили песню, которая прославляет симбуховцев, об их мужестве и героизме, небывалой стойкости. Эта песня крепко расстроила меня. Она пользуется большим успехом в наших частях. Я все время думал и готовил людей к таким делам, которые воспевались бы в песнях. Мечты сбылись, но мне кажется, слишком рано это произошло и для меня неожиданно. Мы можем делать больше».

* * *

В конце декабря 1944 года наступлением двух Украинских фронтов закончилось окружение Будапештской группировки