экспорте которых была заинтересована сама Англия. Разрешая при этом колонистам разводить овец и производить домотканую материю, Лондон препятствовал развитию в колониях собственной коммерчески ориентированной ткацкой промышленности. Но принятие этого закона стало лишь предвестником новых жестких ограничений. Ремесленники колоний давно освоили производство фетровых шляп из меха американского бобра и успешно экспортировали их в Европу и Вест-Индию. В 1732 г. в интересах английских изготовителей шляп парламентом Великобритании был принят Закон о шляпах (Hat Act), запрещавший экспорт шляп американского производства не только в Европу, но и из одной колонии в другую. Этим же законом американским шляпным мастерам разрешалось иметь не более двух подмастерьев, что предотвращало опасное для метрополии развитие конкурентоспособной шляпной индустрии в колониях. Очередной удар был нанесен в 1750 г. по быстро развивающейся американской железоделательной промышленности — английским парламентом был принят Закон о железе (Iron Act), запретивший сооружение в колониях доменных печей, прокатных установок и строительство железообрабатывающих предприятий. Добываемая в колониях железная руда, произведенные прутковое железо и чугун подлежали беспошлинному ввозу в метрополию в виде сырья для английской металлургической промышленности. Серьезные потери несли американские производители табака. Согласно Закону о мореплавании, производимый в колониях табак (в объеме 100 млн фунтов) подлежал вывозу в Англию, но сама метрополия была в состоянии потребить не более 4 млн фунтов. Остальная часть табака реэкспортировалась Англией в другие страны континентальной Европы с прибылью для себя, но не для его истинных производителей. В результате дискриминационной политики метрополии дефицит торгового баланса между Великобританией и ее североамериканскими колониями достиг в 1700–1773 гг. огромной суммы — более 20 млн фунтов стерлингов.
Несмотря на подобные искусственные ограничения, рост производственных возможностей американской промышленности не вызывал сомнений. В частности, в 1775 г. в колониях было больше железоделательных предприятий, чем в Англии и Уэльсе, вместе взятых. Мелкие семейные предприятия обеспечивали 75 % потребностей колонии в текстильных изделиях. Судостроительные верфи Новой Англии регулярно спускали на воду необходимые для американского торгового и рыболовного флота корабли — от океанских судов до небольших барок, необходимых для межколониальной торговли и внутренних транспортных перевозок. К 1765 г. эти верфи обеспечивали работой 10 тыс. судостроителей, моряков и портовиков региона. Продовольственные товары, производимые в штатах американского Юга, включая свинину, сушеную рыбу, лес, кукурузу, экспортировались из портов Новой Англии в Великобританию, Вест- Индию и даже Африку. Американские торговые суда возвращались на родину с готовыми текстильными, в первую очередь тонкошерстными и льняными, изделиями, а также имбирем, мелассой[16] и новыми рабами. Перед началом Войны за независимость внешнеторговый оборот колоний составлял 1/7 всего торгового оборота метрополии. В мае 1763 г. в кронштадтском порту бросил якорь первый корабль, совершивший трансатлантический рейс непосредственно в Россию. Он доставил сахар, ром, индиго, красное дерево, сассафрас[17] и возвратился в Новую Англию с грузом конопли, железа и полотна, приобретенным в Санкт-Петербурге. Этот первый визит американских торговцев в Россию остался практически не замеченным россиянами, поскольку американцев еще не отличали от частых гостей-англичан. Однако английский посланник в России не преминул сообщить в Лондон тревожную весть о брошенном британской короне вызове. Попытки английских властей запретить подобную активность американских корабелов и торговцев окончились неудачей — за первым кораблем последовали торговые суда из Нью-Йорка, Филадельфии и Бостона, закрепив за американцами право на независимую от метрополии торговлю с Россией.
Стремление к обретению экономической независимости сопровождалось, а в некоторых колониях и стимулировалось введением различных форм самоуправления. Основанные еще в 1619 г. законодательные органы Вирджинии уже в первые годы своего существования приняли законы, ограничивающие власть королевского губернатора в судебной, налоговой и бюджетной сферах. Первое время однопалатная, а позднее двухпалатная ассамблея колонии Массачусетсского залива на протяжении 50 лет обладала всей полнотой законодательной власти. После объединения в 1691 г. с Плимутской колонией в королевскую провинцию она сохранила эффективный контроль над расходованием общественных денег. В Род-Айленде и Коннектикуте возникли первые американские республики со своими конституциями, которым, однако, не было дозволено противоречить законам метрополии. Эти республики со своими законами и свободно избранными представительными органами власти просуществовали вплоть до Американской революции.
Английская буржуазная революция (1640–1689) лишь осложняла религиозные и политические споры в колониях, испытывавших заметное влияние политических изменений в метрополии. Наместники, губернаторы, собственники колоний смещались и обретали прежнюю власть в результате социальных волнений среди колонистов, вмешательства королевских эмиссаров и английских войск. По мере развития в колониях политических свобод расширялась и свобода вероисповедания. В традиционном оплоте пуританизма, в Массачусетсе, стали получать широкое распространение идеи отделения светской власти от церкви и веротерпимости. Видному богослову и проповеднику религиозных свобод Р. Уильямсу предстояла высылка в Англию, но ему удалось скрыться в Род-Айленде, где он обрел благодатную почву для практического осуществления своих либеральных идей. Попытки установления какой-либо конфессии в качестве господствующей в той или иной колонии — будь то пуританизм кальвинистского толка, англиканство, католицизм или тем более иудаизм — окончились неудачей. Вместе с тем принятый в Мэриленде Закон о веротерпимости (Toleration Act) (1649) гарантировал всем верующим в Христа равные права, но отказывал в них представителям нехристианских религий и унитаристам. В Массачусетсе к квакерам применялись особо жесткие меры наказания, вплоть до повешения особо активных нарушителей местных религиозных законов.
Население первых 13 колоний быстро увеличивалось и составило в середине второго десятилетия XVIII в. ок. 435 тыс. человек. Крупнейшими городами Северной Америки стали Бостон (7 тыс.) и Нью-Йорк (5 тыс.). В результате развившейся работорговли и в силу естественных причин продолжала неуклонно расти численность чернокожего населения. Попытки некоторых колоний ограничить ввоз черных невольников установлением запретительных пошлин натолкнулись на активное противодействие английских работорговцев.
Основным занятием 90 % населения колоний, достигавшего в 1760 г. 1,7 млн человек, было сельское хозяйство (накануне Американской революции здесь проживало уже 2,5 млн человек, ок. 1/3 населения британской метрополии). В условиях наличия огромных неосвоенных территорий и жизненно важной необходимости развития собственной промышленности и ремесел одним из тягчайших преступлений считалось тунеядство. Бездельников ожидали всевозможные кары, вплоть до физического наказания и насильственного привлечения к труду. В качестве строгого надзирателя за трудовыми отношениями и соблюдением неписаных правил индивидуального поведения выступала церковь. Однако она оказалась неспособной справиться с естественным стремлением личности к свободе выбора — шел непрерывный процесс перетока людских ресурсов из одной колонии в другую, из одного рода деятельности в другой, от одного нанимателя к другому. Недовольство наемных работников условиями труда приводило к нарушению трудовых контрактов, забастовкам, социальным волнениям и подчас к объединению недовольных по роду деятельности и характеру претензий к нанимателям. На табачных плантациях американского Юга уже в XVII в. имели место случаи забастовок белых наемных работников, выступавших единым фронтом против использования труда черных рабов.[18]
Однако случаи такого объединения были еще единичными и не давали оснований нанимателям опасаться создания профессиональных союзов.
Процесс обретения колониями независимости во многом облегчался тем, что метрополия оказывалась все более неспособной контролировать развитие событий за океаном. Эта слабость проявилась особенно убедительно в годы Английской буржуазной революции, когда британская монархия была занята решением внутренних проблем. После окончания революции официальные представители британской короны на местах — губернаторы и руководители колониальных администраций не только не всегда могли, но и не всегда хотели оказывать угодное Лондону влияние на местные дела, руководствуясь в большей степени
