семью и слуг, в глазах Эльвэнильдо выглядело непростительным.
— Блинопек, — повторил он задумчиво. — Вот оно как…
Дверь негромко, вкрадчиво скрипнула, и в комнату пробрался Пафнутий. Он ходил за Лавром, как тень, как будто чего-то опасался и один только брат Лаврентий мог избавить его от подстерегающей повсюду беды. Когда Лавр обернулся и встретился с блаженным глазами, тот опустил ресницы и расцвел застенчивой улыбкой.
— Я уж тут с вами посижу, — умоляюще выговорил он.
— Животко не пришел еще? — спросил Лавр.
Харузин приподнялся на локте и едва не опрокинул став с водой.
— А куда Животко подевался? — удивился он.
— Ушел странничать, — ответил Лавр. — Не нравится мне то, что с ним в последнее время происходит.
— У него приемного отца убили, как тут не занервничаешь, — возразил Харузин. — Только бы он тоже в дурацкую историю не попал. В его возрасте, да еще в огорченном состоянии такое случается запросто.
Лавр пропустил эти слова мимо ушей. Поразмыслив мгновение, Харузин понял, что уподобился бабушке, изрекающей прописные истины, и покраснел.
Пафнутий устроился на полу, в уголке. Лаврентий раскрыл книгу, которую все это время оглаживал ладонью, и начал читать и рассказывать.
— Трудами господина нашего митрополита Макария множество угодников Божьих воссияли в сердце каждого православного человека, — начал он.
Макарий был видной фигурой Иоаннова царствования. 16 января 1547 года он венчал царским венцом государя. А вскоре был созван Собор для канонизации святых. Поистине, святитель Макарий мог с премудрым Сирахом сказать: «Теперь восхвалим славных мужей и отцов нашего рода: много славного Господь являл чрез них, величие Свое от века»… В 1547 году, в праздник Сретения, когда Церковь вспоминает принесение Богомладенца Христа в Иерусалимский храм, благодатные плоды, памяти отечественных святых, были принесены на алтарь общецерковного почитания.
Среди этих имен прозвучало и имя великого чудотворца Пафнутия Боровского, и было составлено житие преподобного старца.
Сергей понимал, что Лавр не без умысла принес именно этот текст к его постели. И Пафнутия беспамятного от себя не гонит тоже не без причины.
С первых же строк чтения стало понятно, почему Лаврентий выбрал для разговора жизнь Боровского чудотворца.
Преподобный Пафнутий, в миру Парфений, был внуком татарина-баскака, который собирал в городе Боровске дань для ханов. Был этот дед, наверное, бритоголовым и свирепым, носил плетку при себе и засаленный узорчатый халат. А потомок его, от детских лет кроткий и тихий, любил Бога и добродетели христианские, а в двадцатилетием возрасте удалился в монастырь.
Молодой монах любил и работу, и чтение священных книг, а в понедельник и пятницу воздерживался от пищи вовсе. Более всего стремился он хранить целомудрие и оттого никогда не смотрел на женщин и даже избегал разговоров о них. С годами он возрастал в добродетели и постепенно Господь начал открывать ему о приходящих в монастырь людях все…
— Вот расскажи мне, Лавр, как это — преподобный все о человеке знает, — попросил Эльвэнильдо. — Как это может быть? Кто ему подсказывает?
— Господь открывает, — повторил Лавр словами жития.
— А откуда это известно, что именно от Бога откровение? — опять спросил Эльвэнильдо. — Вдруг это черт нашептывает? Черту ведь тоже многое о людях известно…
— То, что от нечистого, смущает душу и приводит к дурным последствиям, — ответил Лавр. — Преподобный не чувствовал смущения, когда видел, что пришедший к нему человек лет десять назад совершил тайный грех, да еще и позабыл о нем. Он просто видел этот грех и знал пути к исправлению. И тот человек, услышав от преподобного обличение, не впадал в злобу и не коснел в преступлении, а искренне каялся и исправлял свою жизнь. Такое — только от Господа, Сергий. Понял ты меня?
Эльвэнильдо кивнул.
— Никогда об этом не думал — чтобы вот так, подробно, — признался он.
Пафнутий вздыхал в своем углу. Его назвали Пафнутием в честь другого святого, носившего то же имя, но, по благочестивому обычаю, он чтил всех тезоименитых себе святых, и потому лаврово чтение и для него было весьма утешительным.
— Ну хорошо, — сказал Эльвэнильдо после некоторого молчания, — а вот ответь мне, дураку, только по-простому: не бывает так, чтобы какой-нибудь преподобный… ну, добродетельный инок, которому за подвиги открывается о людях и хорошее и дурное… Я только теоретически предполагаю, не думай, что тут какое-то богохульство, хорошо?
Лавр молча кивнул, ожидая продолжения.
Эльвэнильдо собрался с духом и спросил:
— Вот открылось такому иноку о человеке все тайное, а он, инок, взял и соблазнился. И использовал свое знание как-нибудь во вред тому человеку. Разве такого не бывает?
— Если Господь видит, что инок готов соблазниться, то никогда не откроет ему о другом человеке никаких секретов, — ответил Лавр спокойно. — Однако кое в чем ты прав. Часто так бывает, что сидит какая-нибудь гадина и плетет тоненькие сеточки. И смотрит, как попадаются в эти сеточки неповинные люди, как бьются они, стремясь выпутаться, но еще больше увязают. И кажется ей, будто она вершит судьбы всех людей…
— Это ты о ком? — не понял Эльвэнильдо.
— Пока не знаю, — вздохнул Лавр. — На ум пришло… Просто Неделька на такую гадину напоролся и теперь схоронен на большой дороге, у случайного креста…
Пафнутий заворочался в углу, болезненно сморщился, как будто встревожило его что-то, но после опять затих и уставился в одну точку на стене.
— Стало быть, — продолжал Эльвэнильдо, — в христианстве имеется отличная «защита от дурака»…
— Что это? — не понял Лавр.
— Такой термин… Выражение такое. Означает: защитное устройство, чтобы незнающий человек не смог случайно сломать вещь или повредить ее…
— Похоже, — согласился Лавр.
И снова начал читать. Истории обличения преподобным Пафнутием разных тайных грешников с последующим их исправлением звучали монотонно.
Блаженный ловил каждое слово, а Эльвэнильдо, который наконец поверил в то, что находится в безопасности, среди друзей, и руки у него не отвалятся от гангрены, начал постепенно погружаться в сон.
Там, на грани сна и яви, мелькала в его памяти ехиднейшая «Инструкция по написанию чувствительных историй», которую несколько лет назад обсуждали в эльфийских кругах не без возмущения.
В «Инструкции» подробно излагались приметы, присущие типичной девичьей ролевой прозе. Ролевички часто пишут повести и выкладывают их, на свою голову, в интернет.
Обычно это печальная любовная история, отчасти пережитая на игре, отчасти вычитанная из других книг и усугубленная личными пристрастиями. Аналитик приходит к выводу, что это — история печальной любви раненого эльфа и девушки-целительницы из расы людей.
Главный герой должен быть эльфом-мужчиной, насмешничал автор Инструкции…
Да, эльф — это идеальный образ, который можно наделить вашим личным представлением о красоте, доброте, поэзии, душевной чуткости, мужестве, мудрости и всем тем, чего вы так и не нашли в грубом, недалеком животном, гордо именующим себя человеком.
Прекрасный эльф должен быть непременно найден бесчувственным, израненным, очень-очень больным. Его следует умыть, уложить в постель, а затем выхаживать и раскручивать на откровенность. Где
