О людях, которых я рисовал

и переписывают в записные книжки.

Многие смеются, но есть и недовольные. А. задела острая эпиграмма, Б. считает слишком злым шарж. Кто-то требует снять газету.

В ответ появляются новые две строчки Кроткого:

Бойтесь кричащих «Сатиру долой!»:
Мусор всегда недоволен метлой.

Вечером после веселого и утомительного рабочего дня прогуливаемся пешком, провожая Кроткого домой. Живет он на Пушкинской площади возле Дома актера. Кто-то предлагает зайти в кафе Дома актера выпить по чашке кофе. В переполненном кафе занимаем единственный свободный столик.

Э. Кроткий

К нам подходит директор кафе.

— Прямо беда, — говорит он озабоченно, — пришел Вертинский, а у меня ни одного свободного столика. Нельзя ли подсадить его к вам?

Близко я вижу Вертинского впервые. Он похож на большую старую птицу с маленькой крючконосой головой.

Кроткий пристально рассматривает его длинные, желтые пальцы, берет бумажную салфетку и что-то на ней пишет.

В то время на экране появился фильм «Заговор обреченных» с Вертинским в роли кардинала. Вертинский рассказывает, с каким увлечением он работал над ролью, и спрашивает, понравился ли нам фильм.

В ответ Кроткий протягивает салфетку. На ней написано:

Вы перед зрителем кино
Предстали в образе негаданном:
Вы — кардинал. Не мудрено,
Что ваши пальцы пахнут ладаном.

— А вы обратили внимание, — говорит Вертинский, — как пресса хвалит мою работу?

На следующий день в нашей сатирической газете появляются четыре строчки. Кроткий не указывает, кому они адресованы. Но мне ясна причина их возникновения. Вот они:

Пусть тебя захваливают дружно,
Зазнаваться все-таки не нужно.
Но нельзя при этом не сознаться,
Что нельзя при этом не зазнаться.

Таков Эмиль Яковлевич Кроткий, общение с которым всегда было праздником остроумия.

А. Вертинский

В последний день своей жизни он сказал:

Чему дивиться?
Врач не бог —
Пришел. Увидел.
Не помог.

Мне хочется закончить рассказ его же словами:

Он был тщеславья чужд едва ли,
Но был застенчив и умен.
«Вас слава ждет», — ему сказали.
«Пусть подождет», — ответил он.

Быть или не быть?

Мы познакомились в 1947 году. Михаил Федорович Астангов пригласил меня к себе на Большую Калужскую. На круглом столе стояли графинчик коньяку, две рюмки и тарелка с нарезанным и посыпанным сахарной пудрой лимоном.

Меня поразил его острый, стремительный, даже несколько пугающий взгляд. Сразу, с первого мгновения нашей встречи стало ясно, что его надо рисовать обязательно в движении. Даже когда он сидел за столом, спокойно беседуя, казалось, что в нем заключена туго закрученная пружина, готовая вот-вот раскрутиться с неудержимой силой. И в голосе его чувствовалась натянутая струна — тронь, и она зазвучит во всю свою тревожную силу.

Я присматривался к нему, выискивая наиболее интересный для рисунка ракурс.

— Вот вы говорите, что у меня счастливая актерская судьба, — говорил Астангов, — что я сыграл много интересных ролей. На первый взгляд это действительно так. Но у каждого актера есть заветная роль, о которой он мечтает всю жизнь. Я еще не сыграл своей заветной роли.