Идея зла никогда не находилась в тени истории. Христианство, ставшее самой основой европейской цивилизации, поместило противостояние добра и зла в эпицентр интеллектуальной рефлексии европейского общества. Не секрет, что олицетворением добра при этом мыслился христианский Бог, в то время как зло в европейском сознании воплотилось в ущербной и призрачной природе дьявола и его демонов. На закате Средневековья вечно актуальная идея зла приобрела в общественном сознании особенное звучание в связи с хорошо известным историкам ростом коллективного страха перед дьяволом[1]. Это общеевропейское явление, получившее название «демономания», характеризовалось утверждением в массовом сознании образа всемогущего Сатаны, стоящего во главе бесчисленного числа своих приспешников. В числе последних стали мыслиться не только его традиционные подручные — демоны, но и земные исполнители его злой воли — колдуны и ведьмы. Так «демономания» породила другое явление — «ведьмоманию», и совместно они завладели сознанием европейцев на несколько последующих столетий, вызвав к жизни события, которые стали настоящей исторической драмой в истории европейской цивилизации.
Уникальный общеевропейский феномен, который традиционно называют «охотой на ведьм» или «ведьмоманией», без преувеличения можно назвать одним из наиболее ярких и спорных явлений начала Нового времени. Как справедливо отметил А. Я. Гуревич, «необходимо признать, что историками не предложено удовлетворительного объяснения этого глубокого и длительного социально-религиозного и психологического кризиса, который имел место преимущественно в эпоху Возрождения»[2]. Благодаря своей специфичности феномен долгое время был объектом пристального внимания для любителей сенсаций и псевдонаучного интереса популяризаторов[3], которые, как правило, ошибочно рассматривали «ведовство» как разновидность эзотерических практик[4]. При этом феномен вполне заслуживает научной оценки, и постоянно растущий интерес историков к этой проблеме доказывает, что специалисты понимают это[5].
Ведовство как комплексное явление охватывает многие грани истории средних веков и раннего Нового времени, разные области социальной и культурной практики, различные исследовательские пласты, а также вписывается как в традиционные, так и в новейшие тенденции в исторической науке. Не только в контексте истории Церкви, религиозных идей и гонений, но и в контексте юридической мысли, истории права, социологии идей, экономической и социальной истории, в контексте народной жизни и религиозности, истории тела и гендерной истории, а также изучения индивидуальной и коллективной психологии ведовство приобретает особое звучание. В этом смысле оно может служить, с одной стороны, неким зеркалом, отражающим общую картину европейского прошлого, и при этом, с другой стороны, фиксирующим изменения, происходящие в исторической науке. Отсюда, как справедливо подчеркнул Н. В. Карначук, проистекает извечная «злободневность» ведовства и «охоты на ведьм»[6], а также их научная актуальность.
На современном этапе изучения ведовства конструктивную роль сыграло рождение «новой социальной истории», «истории ментальностей», «социальной антропологии» и «гендерной истории», породивших новую постановку проблем, новые смысловые пласты и взгляд на феномен. Появление интереса к человеку и исторической специфике его ментальных установок послужило толчком к постановке проблемы социально-исторической и социо-культурной интерпретации ведовства[7].
Термины «охота на ведьм» (witch-hunt) и «ведовство» (witchcraft) уже прочно устоялись в зарубежной и отечественной историографии. Говоря о первом, современные исследователи в подавляющем большинстве подразумевают уникальный, не имевший аналогов в других культурах, социо-культурный феномен, однократно, но длительно имевший место в Западной Европе. Этот феномен, принявший форму своеобразной массовой «ведьмомании», охватившей европейское общество в позднее Средневековье и в начале Нового времени, характеризуется пристальным интересом общества, Церкви и государства к теме ведовства, а также началом легализованных властями гонений и истребления тех, кого принято было считать ведьмами.
Что касается второго термина, то совершенно очевидно, что «ведовство» является сущностной частью «охоты на ведьм». При этом само понятие остается сложным для определения, поскольку отдельные его составляющие относятся к различным областям религиозной и культурной практики. Немецкий классик истории ведовства Йозеф Ханзен называл ведовство «собирательным понятием», полагая, что отдельные его компоненты были сами по себе значительно старше, чем понятие в целом[8]. Фактически, ведовство лежит на стыке двух других феноменов — магии и религии, и их составляющих — колдовства и ереси. Воспринимаемое в период гонений против ведьм как преступление, ведовство также имеет непосредственное отношение к правовой сфере.
Лежащие в основе ведовства народные колдовские практики стали объектом интеллектуальной, правовой и религиозной мысли и определяли флуктуации понятия «ведовство» на протяжении всей «охоты на ведьм»: в различные периоды на разных территориях его смысл существенно различался. Как подчеркнула Барбара Розен, в Англии, уже начиная с 1590 года, «ведовство начало исчезать за туманом социального и теологического анализа»[9]. При этом базовым и общим для всей Европы и, в том числе, для исследуемого английского материала, в период гонений на ведьм было представление о ведовстве, понимаемом как особого рода вредоносное колдовство, в основе которого лежала вера средневековых людей во вредоносную силу ведьм, направляемую ими на окружающий мир. Однако, в отличие от «колдовства», источником ведовства представлялась не сама ведьма, как существо, обладающее сверхъестественной силой и способностями, а дьявол — верховный творец зла, наделявший ведьм этой силой для реализации своих собственных дурных целей в мире людей. Именно это определение и понимание ведовства стало отправной точкой для настоящего исследования.
На фоне общеевропейской демономании английское ведовство стоит обособленно, поскольку «охота на ведьм» началась в Англии приблизительно на сто лет позже, чем на континенте. Английский вариант ведовства почти не вышел за рамки «деревенского», традиционного колдовства, в котором не ощущалось заметного влияния «ученой» демонологии, характерного для континентальных процессов. Помимо этого, ведовство в английском варианте преследовалось преимущественно как уголовное преступление. Вполне возможно, что этими особенностями объясняется тот факт, что на долю Англии приходится весьма скромное число жертв в сравнении с другими европейскими государствами[10]. Все перечисленные черты определяют специфику английского варианта ведовства и его особое место в ряду государств, участвовавших в «охоте на ведьм».
В качестве наиболее эффективного для исследования такого сложного «концепт-явления», как ведовство, мне видится подход взаимодополнительности различных научных парадигм, описанный в 1990-е годы Л. П. Репиной[11]. Последний подразумевает то, что отличные друг от друга способы интерпретации одного и того же исторического феномена при одновременном рассмотрении дают более полноценную
