— Справедливо, но вот представьте себе такое положение: сданы карты — у вас на руках козырной туз, остальное — мелочь: семерки, восьмерки и все некозырные. Ваш противник кроет тузом. Скажите, вы подкинете ему вашего козырного?
— Что за вопрос? Конечно, нет!
— Нет? Ну так советую вам и в жизни поступать так же: не сбрасывайте раньше времени козырного туза. Попридержите — пригодится! — Шлыков потрогал концом своей клюшки мусорную кучу.
— Пожалуй, вы правы, — помолчав, ответил Вейнбергер. На этом их разговор закончился…
Вейнбергер так и не разобрал мусорные кучи, и спрятанные в них части компрессоров благополучно дождались наших…
Было одно место на комбинате, которое беспокоило Штифта, пожалуй, даже больше, чем что-либо другое: силосные башни.
Наши, уходя из Краснодара, зажгли хлопковое и подсолнечное семя, хранившееся в этих башнях. Вначале Штифт отнесся к этому равнодушно: семя все равно потеряно, а горит оно или не горит, ему до поры до времени было безразлично.
После прихода немцев рядом с силосными башнями был устроен крупный артиллерийский склад.
Очень скоро немцы поняли, что совершили непростительную ошибку: по ночам горящее семя отбрасывало вверх, в темное небо, огненные столбы, и они служили прекрасным ориентиром для советских самолетов.
Немецкое командование забеспокоилось. Комендант города приказал Штифту немедленно потушить пожар. Бетрибсфюрер попробовал было выполнить приказ, но сделать это силами рабочих комбината не удалось: огненные столбы по-прежнему вздымались по ночам ввысь. На пожар были брошены немецкие саперы. Они умело взялись за это дело, и через неделю огонь начал стихать.
Теперь пришла очередь волноваться нашим. Арсений Сильвестрович вызвал в «Камелию» Лысенко и передал ему приказ штаба партизанского движения Юга: снова «раздуть пожар».
Лысенко, получив этот приказ, вспомнил об Остапчуке.
Этот щупленький, невысокого роста начальник пожарной охраны комбината до войны был грозою наших директоров. Стоило кому-нибудь из них не выполнить какого-нибудь даже самого незначительного правила противопожарной охраны, как Остапчук начинал бить во все колокола и не успокаивался до тех пор, пока не добивался своего. Он был поистине энтузиастом и мастером своего дела.
Незадолго до оккупации с ним случилось несчастье: на пожаре, вспыхнувшем во время одного из очередных налетов немецких бомбардировщиков, он жестоко обжег себе ноги и теперь, тяжелобольной, лежал дома. Вот к нему-то и отправился Лысенко посоветоваться.
Остапчук внимательно выслушал Свирида Сидоровича и решительно заявил:
— Пойду посмотрю. Может, что-нибудь и надумаю…
Лысенко долго отговаривал его, уверял, что он не дойдет, что вконец покалечит свои ноги, но на все уговоры Остапчук отвечал:
— Кроме меня, некому заняться этим делом! Пойду…
Как добрался Остапчук до силосных башен и как у него хватило на это сил, известно ему одному. Он и пролез в подземный коридор под башнями, пробыл там с полчаса и вылез обратно. Но домой дойти уже не смог: пришлось товарищам нести его на руках…
— Позовите ко мне Лысенко, — твердил он, морщась от боли. — Чтобы сегодня же пришел. А то поздно будет…
Лысенко тотчас явился к нему.
— Все в порядке, товарищ Лысенко, — сказал Остапчук, когда Свирид Сидорович уселся у его кровати. — Все в порядке: пожар раздуем. Только мне помощь нужна. Прежде всего, парня поздоровее, чтобы сила у него в руках была. А второе — деревянный ящик. — Остапчук точно указал размеры этого ящика. — Верхнюю крышку надо снять, а в трех боковых стенках пробить отверстия. — Остапчук объяснил, как и какой величины надо сделать отверстия. — Вот и все, товарищ Лысенко! А завтра я огонек раздую…
Но на следующий день Остапчук не смог встать с постели. Только на третий день он с превеликим трудом снова смог добраться до силосных башен. Ему помогал Миша, слесарь батуринской бригады из механических мастерских, крепкий, жилистый паренек, на которого можно было положиться.
— Вошли мы с Остапчуком в подземный коридор, — рассказывал потом Миша. — Темным-темно… Одно спасение — электрический фонарик. Прошло минут пять — останавливает меня пожарник. «Тут, — говорит. — Свети наверх». Вижу тяжелую чугунную задвижку. «Тяни, Миша». Добрых полчаса возился я с этой проклятой задвижкой, все руки отмотал, но все же отодвинул. Над ней — железная решетка. «Ящик давай», — приказывает Остапчук. Ящик этот я еще накануне туда доставил. Открытой стороной прислонили мы ящик к решетке, а под него всякого мусора наложили. Мусором завалили и ту сторону ящика, в которой отверстий не было. «Ну, вот и все, — говорит Остапчук. — Теперь тяга подходящая». И только тут я понял, что задумал пожарник: решетка была от вентиляционного хода, а отверстия в стенках ящика Остапчук велел сделать для того, чтобы воздух проходил из коридора к решетке. Мусор же мы навалили для маскировки. Перехитрил пожарник немцев — до прихода наших горели силосы, и ничего немчура с ними сделать не могла… Обратно Остапчук идти не мог. Пришлось его на руках, как ребенка, тащить. Я его несу, а он стонет от боли. Когда я вынес его наружу, он совсем сомлел. Побежал я за подмогой. Мы с ребятами благополучно донесли его домой и уложили в постель. Он был почти без сознания. Но все же сказал: «Миша, ступай к Лысенко и доложи ему: все в порядке…»
Как-то раз под вечер к Лысенко на мылозавод словно мимоходом заглянула Скокова. Он вышел из цеха: Скокова поджидала его на темной площадке лестницы.
— Свирид Сидорович, — шепнула она, — я только что слышала, как Штифт говорил, что на днях к нам приедут Родриан и немецкие инженеры. Уж они-то, наверное, будут поопытнее этих спесивых индюков вроде Штифта!.. Не мешало бы подготовить наших товарищей… До свидания, спешу!.. Спасибо за перевод в контору, Свирид Сидорович! — добавила она.
Лысенко сейчас же взял сломанную деталь и направился к начальнику механических мастерских Батурину. Найдя его в конторке, Лысенко подождал, когда ушли посторонние, и негромко сказал:
— Товарищ Батурин, часа через два зайди к Покатилову — есть серьезное дело. Да пришли, только осторожненько, к нему всех коммунистов. Не забудь предупредить их об осторожности!.. Теперь дай мне другую деталь вместо этой сломанной. И сам, когда пойдешь к Покатилову, веди себя поаккуратнее: за тобой, как и за мной, могут особенно следить немцы. Они ведь тоже не дураки!..
В далеком, темном углу подвала теплоцентрали по заданию Лысенко Покатилов давно уж присмотрел убежище с запасными выходами.
Когда Лысенко следом за Покатиловым пробирался по нескончаемым переходам подземелья, то он, несмотря на то что бывал здесь много раз, когда строили ТЭЦ, все же очень скоро потерял ориентировку.
— Пришли, — сказал наконец Покатилов.
Лысенко различил в темноте вспышки папирос в плотной массе сидевших прямо на земляном полу людей.
Когда он поднял руку, поправляя сбившуюся фуражку, то коснулся потолка. «Сидим в дымоходе», — подумал Лысенко.
— Теперь все в сборе, — сказал Покатилов. — Можно, Свирид Сидорович, начинать. Мои ребята караулят. При тревоге нужно рассыпаться по запасным ходам.
Лысенко с невольным волнением всматривался в сидящих перед ним людей. Это было первое подпольное партийное собрание на комбинате после прихода немцев.
— Товарищи, — сказал Лысенко, — партийное собрание, хотя по известным причинам и не в полном составе, полагаю, можно считать открытым. Возражений нет?.. Хорошо… Предлагаю избрать председателя, а секретаря нам не потребуется: он ведь все равно ничего не запишет, да и писать-то нельзя! Каждый будет сам себе секретарь!.. Ну, называйте кандидатуру председателя, да не теряйте даром времени: оно у нас исчисляется минутами.
