себе, пока Катрин не доставят в Рогер, живой и невредимой. Но маг-телохранитель до последнего момента не подозревавший, что свобода его подопечной под угрозой, в этот чертов последний момент успел прикоснуться к ней и телепортировать.
Куда?
Неизвестно.
И Эрик сам отпустил Тира. Сам. Не дожидаясь просьбы. Он подумал, что, может быть, там, где бессильны оказались люди, демон сможет что-то предпринять…
— Вы видели все, — сказал Оскил, когда они с Эриком вышли в дворцовый парк и оба с наслаждением вдохнули свежий, пахнущий морем воздух. — Я приказал не убирать тела, пока вы их не увидите, нужно было, чтобы вы поняли, кому обещали свое покровительство. Для вашего же блага, ваше величество. Блакрены погибли, потому что дали приют девочке, почти ребенку, которую Черный обесчестил и запугал до полусмерти. Если оставить это убийство безнаказанным, вина за него падет и на нас с вами.
— На меня, — сказал Эрик. — Я знаю.
Одной из причин, подтолкнувшей его прошлым летом приказать Тиру завести себе женщину, было любопытство. Нормальное для человека желание поиграть с огнем. В данном случае — проверить на лояльность демона. Этот демон называет человека своим хозяином, насколько же далеко простирается его послушание?
В результате, когда случилась беда, Тир первым делом обратился за помощью не к нему, и не к старогвардейцам, ни к кому из, казалось бы, близких ему людей. Нет, Тир отправился к князю Мелецкому. Почему? Потому что князь — единственный, кому Тир по-настоящему доверяет. Единственный, кто не пытается мерить его по себе и не распространяет ни на Тира, ни на себя ни один из существующих законов.
Означает ли это, что своему императору Тир верит не до конца?
Снова нет.
В случае с человеком — да, так бы оно и было. Но не в случае с демоном, который, прикажи ему Эрик прекратить поиски сына — тут же их прекратит. Прикажи ему Эрик найти сына и убить — найдет и убьет. Есть только два приказа, которые Тир откажется выполнять, — приказ умереть за своего императора или приказ приблизиться к горящему огню.
— У фон Рауба был повод убить этих людей, — сказал Эрик, глядя в глаза Оскилу Моряку. — Женщина, которую они скрывали у себя, украла его сына.
Оскил сначала не поверил в то, что услышал. Медленно покачал головой:
— Он не шефанго.
— Я шефанго, — напомнил Эрик.
— Вы видели, что он сделал, ваше величество. Вы не можете с чистой совестью простить ему такое убийство.
— Моя совесть — это мое дело, правитель Оскил. А фон Рауб — мой человек. Я считаю, что он не совершил преступления. Если желаете, я готов выйти против вас на суд чести и перед богами доказать, что Тир фон Рауб действовал в рамках закона и убивал, имея на это право.
Эрик замолчал, предоставляя Оскилу самому додумывать то, что не было сказано.
Он кривил душой. Его ужаснуло это убийство, и дело было не в количестве жертв. Тир надругался над жизнью и над смертью, а заодно и над всем, что есть в людях человеческого. Но… Эрик сам указал ему на этот дом, сам навел на этих людей. А Тир, несмотря на чудовищность содеянного, ни в чем не отступил от их договора. Он действовал так, как требовала его природа, и в этой ситуации не приходится вспоминать о человечности.
Тира фон Рауба нужно было убить.
Необходимо было убить.
Эрик не собирался убивать его до тех пор, пока мог контролировать.
— Степан, мне нужна твоя помощь.
— И ты здравствуй, Ильрис. А я-то голову ломал, к чему бы мне снег в Салбыкте приснился.
— Что смешного?
— Да ничего. Просто не верю, что ты просишь о помощи. Еще раз, Ильрис, кому нужно помочь? Только честно.
— Тиру фон Раубу.
— Ты просишь за Черного?
— Я бы сказал, Степан, что я хочу, чтобы ты помог Черному. Это более верная формулировка.
— Ты проявляешь к нему слишком много внимания.
— С чего ты взял?
— Ильрис… Я и не припомню, когда ты добровольно брался за гадание, думаю, если такое и случалось, то еще до моего рождения. Но в прошлом месяце ты нашел убежище Катрин Зельц. Думаешь, я поверю в то, что это произошло случайно?
— Все верят.
— Или все достаточно вежливы, чтобы делать вид, что верят. Что тебе до Черного, Ильрис? Ты ненавидишь грязь, так почему взялся опекать его?
— Он одержим своим еще не родившимся сыном. Это кровь, Степан. Древняя кровь. Ребенок — собственность отца, и женщина, носящая ребенка, — собственность своего мужчины, но для большинства живущих в этом мире действуют другие правила, и в том мире, откуда явился Черный, — тоже. Так откуда эта одержимость? Я уверен — это инстинкт. Он инстинктивно следует законам, о которых ни здесь, ни там даже никогда не слышали.
— Ты думаешь, Черный сродни шефанго?
— Все может быть. Если это так, я обязан ему помочь. Если это не так, в этом нужно сначала увериться, а до тех пор я буду ему помогать. И ты тоже… Если, конечно, согласишься.
— Знаешь, Ильрис, когда ты научишься вспоминать о вежливости сразу, а не после того, как в приказном порядке изложишь просьбу, этот мир погибнет. Снег в Салбыкте уж точно пойдет. Считай это пророчеством.
— Да, кстати, я, кажется, забыл поздороваться. Добрый день, Степан. Ну что, мы договорились?
