дверью дочериных покоев. Точнее, он стоял у арочного окна, выходящего на живописную пропасть, и делал вид, что курит. Это о чем-то да говорило, учитывая, что Моартул считал табак сатанинской поганью.
– Мир вам, Моартул. – Артур знал, что отцы за детей не отвечают, и хозяин Поместья тоже не нес ответственности за то, что его сын – воплощение зла и вообще Змей. – Мне нужна Лэда.
Моартул выкинул сигарету, развернулся к нему и протянул небольшой нож без ножен. Бритвенно- острое лезвие чуть светилось – никакой магии, просто это не металл, это звездный свет, Лэда невозможна в тварном мире, потому что там свет нематериален, Лэда невозможна в Ифэренн, потому что здесь нет звезд. И все-таки вот она, Лэда. Удобно легла в ладонь, спокойная, покорная, ожидающая.
Марийка рассказывала: Лэдой вскрыла себе живот Сияющая-в-Небесах, когда пыталась избавиться от ребенка, который во плоти зрел в ее чреве и не позволял развоплотиться ей самой; Лэда помогла разродиться матери Моартула; с помощью Лэды родился Змей. Сейчас она должна была послужить Марийке.
Артур никогда не чтил нехристианские традиции, а уж те, что приняты в Семье, так и вовсе не считал достойными уважения, но Лэда – другое дело. Не потому, что традиция, а потому, что рожает-то Марийка, и лучше сделать все по правилам, чем потерять ее или дочку.
Если бы не запах, бассейн, заполненный густой карминовой жидкостью, выглядел бы даже красиво, тем более что в нем лежала Марийка и ее белая кожа по контрасту с яркой кровью казалась нежной, как лунный свет. Пахло, однако, так, что пришлось дышать ртом, чтоб не стошнило. Кровь, свежая, живая, горячая, с точки зрения вампира, лучший аромат на свете. Артур вампиром не был, но и выбирать не приходилось.
– Давай! – Марийка, счастливо улыбаясь, протянула руку. С пальцев упали тяжелые капли.
– Нет уж, я сам.
Она кивнула, закрыла глаза и откинула голову на бортик.
Артур никогда не сомневался, что запомнит эти роды на всю жизнь. Но, когда дошло до дела, понял, что не просто запомнит. Эти ощущения не потускнеют в памяти, даже когда ему стукнет сто лет. Если даст Бог прожить так долго.
Ладно хоть, он знал, как и где резать. И хорошо, что Марийку в принципе можно было без вреда для нее и дочки резать где угодно.
Где угодно не пришлось. Лэда, при всей своей покорности, повела его руку уверенно и твердо. Мягкая белая кожа упруго подалась под лезвием, рана раскрылась, и комочек плоти, ужасно горячий, по сравнению с Марийкой и даже с кровью в бассейне, сам выпал в ладони Артура. Чудом миновав лезвие ножа.
В какой момент Лэда перерезала пуповину, Артур вообще не понял. Ужасно боялся, что малышка порежется, боялся, что она захлебнется. Он без всякого почтения бросил нож на край бассейна, выпрямился, торопясь поднять дочку из крови, дать ей вздохнуть. И тут же из бассейна встала Марийка, нагая, красивая, счастливая, без следа страшной раны.
– Ох и тощая же ты… – вырвалось у Артура.
Отличный комплимент женщине, которая только что подарила тебе дочь. Всегда был мастером говорить дамам приятное в самые подходящие моменты.
Марийка хотела было что-то сказать, но в этот момент девочка наконец закричала. И как громко! Тут уж точно стало не до разговоров. И не до комплиментов.
– Люция, – сказал Артур.
Марийка вышла из бассейна, подошла к нему, обхватила руками, заключив в объятия и его, и дочку.
– Люция? Светлая? У нее точно будут волосы, как у тебя, а глаза мои, посмотри, какие черные! Ты помолишься за нее? Молитва о наречении или как это правильно называется?
– Я молюсь за нее…
– И с ней все в порядке! Артур, ты видишь? Ей не больно, она просто так кричит, потому что хочет кричать, потому что хочет, чтоб ее помыли и накормили, и хочет к маме.
– С ней все в порядке, – подтвердил Артур. – А ее маме самой надо помыться и поесть. Позови рабов. Люцию ты получишь, только когда будешь лежать или сидеть где-нибудь, где точно ее не уронишь.
– Знаешь, рыцарь, – Марийка показала ему острые страшные зубы, – хоть ты и нелюдь, но до чего ж я тебя люблю!
Напряженное ожидание, давящая на плечи неизвестность отпустили сразу и легко, так же легко, как родилась Люция. Артур не верил, что дочь переживет крещение, но теперь он и не надеялся, а поэтому было легче. Когда он молился, Люция плакала, больно ей не было, но было страшно. Девочка, с рождения питающаяся кровью, черноглазая малышка, которая за день взрослела на месяц, взглядом заставляла игрушки и погремушки летать и танцевать вокруг нее и уже говорила «мама», «папа» и «деда»… ей нужно было к Богу, пока еще она не сделала ничего, чтоб Бог ее не принял.
Но где взять силы, чтобы ее отпустить? Где взять силы, чтоб своими руками открыть ей путь на Небо? Нет, невозможно. Пусть живет. У нее человеческая душа, и она вольна выбирать между злом и добром, и ничего не помешает вырастить ее так, чтоб она всегда выбирала правильно. Подумаешь, невидаль, когти и зубы и кровавая диета! Мало ли кто как устроен? Это еще не означает склонности ко злу, и вообще со стороны Марийки семья очень религиозна, а со стороны Артура только Альберт, он один идеологическую накачку Моартула, Артура и Змея не передавит точно.
Артур готов был подпустить к Люции Марийкиного брата – тот был врагом, но не племяннице же, зато о христианстве знал столько, сколько сам Артур и не надеялся когда-нибудь узнать. И, что гораздо важнее, Змей отличал хорошее от плохого и понимал, что можно рассказывать ребенку, а о чем и взрослым-то лучше никогда не говорить. Пасынок Змея был лучшим христианином из всех, кого Артур встречал в тварном мире, и Люция тоже станет хорошей христианкой.
Только некрещеной.
Пожалуйста, Господи, пусть она живет!
На пятый день Змей пригласил его к себе, в свои покои без крыши и стен, подходящие для жизни только тому, кто умеет летать и имеет привычку без предупреждения превращаться в стометрового дракона с соответствующим размахом крыльев.
– Смотри, – сказал Змей и обвел рукой окоем, – видишь их?
С этой высоты видно было далеко: холмы и долины, леса, матовые ленты рек, – красивый вид, красивый и родной.
На изрезанном горами горизонте клубились тучи…
– Твою мать… сколько же их?! – Артур думал, что в Луге было много демонов, но эти тучи… все демоны, слетевшиеся в Лугу, не составили бы и сотой доли полчищ, собравшихся над горами вокруг Поместья.
– Миллионы, я думаю. – Змей пожал плечами. – Все безродные, ничьи, неприкаянные, сколько их есть, все собрались и ждут. Им никто не может приказывать, над ними нет господ, а им очень хочется господина. Люция – это приз, который откроет им дорогу в свиту сулэмов или даже сделает сулэмами. И будь уверен, Артур, между собой они не передерутся. Будут действовать сообща, не думая о себе, лишь о достижении цели.
– Демоны так не могут.
– Могут, если станут одним целым.
– Сахра?
– Да. Он покровительствует им и обещал взять к себе, если они добудут малышку. Мы друзья, мы с Сахрой, с остальными князьями и с мелкими демонами, в общем, тоже. Против меня и отца они не выступили бы, а князья и против тебя не выступят, но остальным демонам ты враг. И Люция – дочь врага. Ты можешь, конечно, сразиться с Сахрой, если сумеешь найти, если сумеешь оказаться на том же плане реальности. Но чтоб победить его, тебе придется победить их всех. Ему того и надо. Ты не победишь, Сахра вышвырнет тебя отсюда, и даже если ангелы все-таки придут, христианство в Ифэренн закончится вместе с тобой. Война начнется, но толку с нее людям, если будет, кому воевать за их души, но не будет того, кто покажет им дорогу?
– Есть Демон.
– Без тебя нет и Демона. Да ты и сам это знаешь.
Артур думал… пытался найти хоть какой-то способ победить всех. Змей сказал «миллионы». Но ведь
