Нельзя было сказать, что день прошел зря. Вечером, незадолго до того, как Ауфбе покрывалом накрыл колокольный звон, Элис с Куртом забрались на смотровую площадку в городском парке и оттуда, с высоты, смотрели, как улицы заполняются спешащими в храмы прихожанами. Странное было чувство. Полная оторванность от мира, одиночество, но одиночество, разделенное на двоих. Это сближало.
И, наверное, стоило отпустить какое-нибудь замечание, относительно единодушия всех горожан, сейчас больше похожих на муравьев, нежели на людей. Не потому даже, что сверху все виделось маленьким, а потому, что когда звенят колокола, здешние обитатели словно бы лишаются и личности и разума, повинуясь чему-то иному. Инстинкту, может быть?
В голову ничего не приходило, точнее, Элис не знала, как лучше сформулировать, чтобы не задеть Курта (все-таки он сам отсюда родом). А еще она вовсе не была уверена, что говорить действительно нужно.
Вот они и молчали, облокотясь на перила площадки… Курт иногда заглядывал в установленную здесь же на треноге большую подзорную трубу. Обозревал окрестности, искал на западе какие-нибудь признаки человеческого присутствия. И не находил. Лес там, на западе, поля, а за ними — лес без конца. Да, к тому же, Змеиный холм закрывает обзор, если и есть что-то за ним, то с вышки все равно не увидеть. С крыши замка нужно смотреть.
…Нет, день прошел не зря, но не отпускало смутное ощущение чего-то упущенного, не сделанного. Не хватало чего-то.
Да, Элис не поднималась сегодня к замку. Но она и не собиралась… не собиралась приходить туда каждый день. Это тоже было сродни инстинкту: если тебя ждут, заставь подождать еще. Элис знала, что ей абсолютно нечем заинтересовать Невилла, этого эльфийского принца, или кто он на самом деле. Но что-то, словно бы в глубине сердца, уверяло: о ней думают, ее хотят увидеть вновь. Зачем? На этот вопрос никто, кроме самого Невилла, ответить не мог. А его объяснений Элис не понимала.
Но странно, неужели за два дня она так привыкла встречаться с хозяином черного замка, что “сегодня” кажется неполным, словно бы не способным перелиться в “завтра”? Или это какое-то… колдовство? Какое-то
Зачем она нужна ему? Курт ведь тоже первым делом поставил именно этот вопрос: чего от них хотят? От него и от нее. Чего хотят его немецкие родственники, чего хочет Невилл?.. Ведь не деньги же ему нужны, в самом деле! Зачем фейри деньги? Волшебная страна сама по себе настоящая сокровищница, там деревья из золота и серебра, а дороги вымощены самоцветами.
В эти сказки Элис не верила. Ну, почти. То есть, еще два дня назад не верила вообще. Просто трудно быть богатой наследницей — всех приятелей сначала подозреваешь в корыстных намерениях.
Своих денег у нее было сравнительно немного: только то, что давали родители, так сказать, на карманные расходы. Из интереса Элис пробовала подрабатывать прошлым летом, но во-первых, не понравилось, во-вторых, суммы получались мизерные, да и те она без всякого сожаления отдала на задуманные студенческим комитетом антивоенные акции. Отец только плечами пожал. Сказал, что лично ему война пошла на пользу, но с точки зрения гуманизма, она, конечно, большое зло. Отец, он честный, по крайней мере в отношениях с дочерью. Маму же больше всего беспокоит, как бы Элис в университете не пристрастилась к наркотикам. Да какие уж тут наркотики, после всех тех таблеток, которыми пичкали два года подряд?
— Поедем завтра в Берлин? — предложил Курт.
— Что?! — Элис от неожиданности вздрогнула и недоуменно на него воззрилась. — В Берлин? А, ну да. С удовольствием! Здесь, — она обвела рукой парк и город под ногами, — забываешь о том, что на свете есть большие города.
— Здесь вообще забываешь о том, что на свете есть города, — без удивления согласился Курт, — я получил сегодня ответ на письмо.
— Так вы ездили в Бернау? Пока я пила чай с вашей мамой?
— Да. Мой друг назначил встречу в одном кафе, — вам понравится. Там сад, деревьям в нем полторы сотни лет. Не бог весть, какой возраст, но достаточный, чтобы вы нашли, о чем поговорить с тамошними дриадами.
Он улыбался, он опять не походил на мальчишку-студента, казался не старше, но умнее, словно имел право на такую вот, чуть поддразнивающую, дружелюбную улыбку.
— Я заработала себе устойчивую репутацию медиума, — сделала вывод Элис.
— Медиумы, если не ошибаюсь, общаются с нежитью. А вы — мой личный связной с маленьким народом.
— Ну да, какой же шпион без связистки? А ваш друг не будет против, если вы приедете не один?
— Он и сам придет не один, — ответил Курт, — обещал привести какого-то своего дружка… — он поймал ее изумленный взгляд: — Что-то не так?
— Дружка? — уточнила Элис.
— А вы здорово испорчены капиталистической моралью, — заметил Курт, — или я недостаточно хорошо знаю разговорный английский. Приятеля. Или между значениями этих слов такая большая разница?
— Существенная.
— Видимо, зависит от контекста, — Курт пожал плечами, — если я приду с девушкой, следовательно, и Георг… Ага. Буду знать. Элис, а как вы смотрите на то, чтобы сходить куда-нибудь не по делу? Не в порядке расследования, а просто так. В кино, например. Не здесь, конечно, а хотя бы в том же Берлине.
— В смысле? — она слегка растерялась. — Вы, что же, приглашаете меня на свидание?
— Можно назвать и так.
— Курт, — серьезно произнесла Элис, глядя ему прямо в глаза, в серые, теплые глаза, — у меня есть парень. И у нас все серьезно. Я собираюсь выйти за него замуж.
— Да, пожалуйста! Но почему это мешает нам сходить в кино? Опять какие-то языковые тонкости?
— Я не ваша девушка.
— Вы — мой приятель, — он усмехнулся, — с приятелем можно сходить в кино, или здесь тоже какой-то подвох? У меня, Элис, не так, чтобы много было знакомых в Германии. Только Георг, а он очень занятой человек, так что вы — единственная доступная компания. Наиболее, надо признать, предпочтительная. Ну, так как?
— Я подумаю.
— Как все сложно, — вздохнул Курт, — я заеду за вами завтра в десять. Да, и Элис, не рассказывайте моей матушке, зачем мы едем в Берлин.
— Я понимаю.
— Знаю, что понимаете, но госпожа Гюнхельд — еще тот дознатчик.
Элис рассеяно кивнула.
Что ж, это полностью соответствовало идее равенства полов. Многие подруги Элис были
