на языке дивных народов, бесформенное и страшное, густое, как застывшая смола, и пахнущее разлагающейся плотью.
Кто придумал войны?
Дьявол.
Кто заставляет смертных воевать?
Владыка Темных Путей.
Неужели, это по воле Владыки его сына травят, как зверя, по воле Владыки с каждым днем все ближе подбирается к князю смерть?
Михаил не убивал. Больше года прошло с того сладостного и страшного боя, больше года княжич… хотя, какой уж там княжич, когда княжество давно поделено, и подельщики успели перегрызться между собой… больше года он боролся с дьяволом. Так же, как отец безнадежно сражался с людьми, Михаил вел собственную войну с огненным червем, точившим его душу.
Отец давно уже перестал насмешничать. Порой казалось, что во взгляде его мелькает жалость, но нет, конечно, это чувство неведомо никому в семье. Так уж сложилось: те, кто ведет свой род от самого Баэса, не умеют жалеть.
Жалостливая Смерть. Вот уж было бы забавно!
Когда луна становилась полной, жажда убийства иссушала мозг, и в мертвые часы кэйд и динэйх собственное тело выходило из-под контроля, одержимое одним желанием — убить. Тогда княжич уединялся в часовне, упав на колени перед ликом Спасителя, молил о помощи, о поддержке, потому что своих сил уже не хватало.
Молитвы не помогали. И он уходил в Лаэр. Имя Наэйр отделяло его от Творца глухой прозрачной стеной, и равнодушие Бога уже не отдавалось в душе болью, и в угоду Ему черный принц убивал подобных себе, убивал фейри, нечистых, таких же, как он сам. Это не сравнить было с убийством смертных, чтобы утолить мучительную жажду требовалось все больше и больше жертв, и Дикие Охоты принца Наэйра отдавались ужасом в сердцах фейри Полудня. Он не знал жалости, не знал и страха, свита сумеречных духов поднималась в небо вместе с ним, как блистающая молниями буря проносились они над землями Полудня и убивали. Убивали без счета.
Чтобы вернуться потом на Землю, в войну, исход которой был ясен до того, как она началась, и сражаться вместе со смертными.
А война — это не обязательно убийство. И Михаил воевал, зная, что они обречены на поражение. И зная так же, что без его помощи отцу придется намного хуже. Он лечил раненых, он занимался разведкой, он насылал на врага болезни, обрушивал с гор лавины и выводил реки из берегов. Снегопад в июльский полдень или метеоритный дождь в разгар зимы — все, что только разрешал отец. Михаил мог бы больше, но князь ненавидел “чародейство”.
И однажды он спросил. Глубоким вечером, прочитав все донесения, обойдя те войска, что были с ними на этой стоянке, позвал сына к себе, долго, молча цедил вино, а потом спросил:
— Сколько еще осталось?
Впервые за четырнадцать лет обратился к способности княжича провидеть будущее.
— Десять месяцев, — ответил Михаил. — Ты вернешь свой престол, а потом — всё, — и тут же, пока князь не передумал, пока не запретил говорить, продолжил с горячностью: — Тебя убьют предатели, отец, я узнаю их, я скажу кто. Ты только послушай меня, и все обойдется. Убей их раньше, или позволь мне…
— Убить их? — хмыкнул князь.
— Защитить тебя.
— Хорошо, — прозвучало после тяжкого раздумья, — ты укажешь предателей.
— Нет, — сказала Элис, — то есть, да, это все очень интересно, но мне нужно в Ауфбе. Я возьму такси.
— Не говорите ерунды, — ожидаемо возмутился Курт, — с Лихтенштейном я успею повидаться когда угодно.
— Нарбэ четыреста лет простоял, — флегматично подтвердил Вильгельм, — и еще постоит. Несколько часов ничего не решают. Вот телефон, — он протянул Элис и Курту две визитные карточки, — буду рад видеть вас в гостях. Элис, я счастлив, что познакомился с вами.
Элис, в свою очередь, вручила Вильгельму собственную визитку.
Курт сморщил нос и дал понять, что он выше подобных условностей.
С Георгом распрощались без взаимных расшаркиваний. Он тоже наказывал звонить, и у Элис сложилось впечатление, что кронпринц просто рад пообщаться с одноклассником. А повод не так важен — мистика так мистика, пускай. Что-то, наверное, есть в советской школьной системе, когда состав учеников в классе из года в год остается неизменным. Они успевают подружиться. С другой стороны, в нормальной
