книжку, — вот: Преображения Господня, дом шестьдесят пять. Самый крайний, с желтой крышей, в саду — яблоня с раздвоенной вершиной.
— Все, что я могу предположить, — Варвара Степановна рассмеялась, покачав головой, — так это, что Рудольф Хегель нашел новый способ заманивать постояльцев. Это его дом, — объяснила она Элис, — а гости бывают в Ауфбе настолько редко, что старик Хегель из кожи вон лезет, стараясь отбить клиентов у фрау Цовель, хозяйки “Дюжины грешников”. За прошедший год ему это удавалось четырежды. Представления не имею, правда, где он нанял красивого молодого человека. Этот “хозяин замка” был красив, не правда ли?
— Ну, — Элис неуверенно пожала плечами, — вообще-то, да.
— Может быть, вы и правы насчет артиста… — Варвара Степановна приказала служанке: — Клара, подавайте самовар! Может быть. Какой-нибудь молодой талант, еще не нашедший себя на большой сцене. Сейчас лето, студенты находят самые разнообразные способы заработать. А тропинку на Змеиный холм Хегель мог и расчистить. Если не лениться, это вполне в человеческих силах. Куда первым делом направится заглянувший в Ауфбе турист? Разумеется, смотреть развалины. Всех достопримечательностей здесь — это они, да резьба по дереву.
— Еще красивые церкви, — запротестовала Элис.
— Как-то это сложно, — вставил слово Курт, выражая мнение не только свое, но, похоже, и гостьи.
Для него главным в разговоре было одно: Элис собирается задержаться в городке. А развалины, загадочная тропинка, танцующие эльфы и любые другие тайны Ауфбе — все это казалось столь же интересным, сколь и не важным. Так, пища для размышлений и повод для вылазок на местность. Еще Курт, конечно же, решил поискать артиста с холма. Объяснить ему, что служение Мельпомене и Талии заключается отнюдь не в шуточках над молодыми туристками.
— Может, прямо сейчас во всем и разберемся? — он постарался придать себе вид одновременно наивный (для матери) и внушительный — это для Элис. — Сходим наверх, посмотрим: кто там такой красивый? Мам, а ты пока не могла бы поговорить с этим Хегелем? Элис, сколько вы собираетесь здесь прожить?
— С Хегелем я поговорю, — Варвару Степановну, конечно же, было не обмануть никакой наивностью, — но через полтора часа появятся первые гости. Я была бы признательна тебе, Курт, если бы ты вернулся через час. Не позже. Элис, — она значительно смягчила тон, — когда нагуляетесь, заходите на чай. Да, и если хотите, чтобы Хегель сразу перевез в дом ваши вещи и машину, оставьте записку для фрау Цовель. Люди здесь честные, так что за сохранность можете не опасаться.
— Спасибо, — Элис удивленно улыбнулась, — но не слишком ли много хлопот я вам доставляю?
— Оставьте расчеты немцам, мисс, — строго нахмурилась Варвара Степановна, — и предоставьте мне поступать так, как принято у русских. Курт! Надень свои ужасные ботинки: в туфлях на Змеином холме делать нечего.
ГЛАВА II
“Это существо пило кровь жертв через череп, ело мозг из черепа, оборачивалось внутренностями жертвы вокруг тела и исполняло ритуальный танец”.
Ботинки, к слову, оказались совсем не ужасными. Хорошие дорожные ботинки — высокие, с толстой гибкой подошвой.
— Почему они так не нравятся вашей маме? — спросила Элис, шагая рядом с Куртом вдоль церковной ограды. Улица Преображения Господня брала начало на противоположной от особняка Гюнхельдов стороне площади. По ней ходил автобус — один из трех городских маршрутов, но, поглядев на это пыхтящее и фукающее сизым дымом чудище, Элис и Курт, не сговариваясь, решили, что пешком надежнее.
— Дай моей маме волю, и я ходил бы исключительно в костюме и при галстуке, — усмехнулся Курт, — и вместо внедорожника была бы у меня сейчас машина, в которой “не стыдно подъехать к институту”. Элис, скажите честно, я похож на маменькиного сынка?
— Нет. А я — на невоспитанную особу, напрашивающуюся на завтрак к незнакомым людям?
— Мы ведь успели познакомиться, — Курт пожал плечами, — к тому же насчет “так принято у русских” матушка, конечно, погорячилась, но она сама, не имея объекта опеки, чувствует себя не у дел.
— Она ведь учитель, — заметила Элис, — я читала: в России все учителя такие. У нас тоже, если школа хорошая. А у вашей мамы, наверное, училось много сирот, раз она стала преподавать сразу после войны.
— Много, — задумчиво согласился Курт, — сирот у нас вообще много.
…Пока Варвара Степановна была простым учителем, в просторной квартире Гюнхельдов в Москве собирались на праздники целыми классами. Да и потом, когда Варвара Степановна стала завучем, а затем — директором школы, все равно Седьмого ноября и Первого мая ученики нынешнего и прошлых выпусков дружно и весело ходили на демонстрации, а дома потом пили чай с разным печеньем, пели песни, запускали с балкона бумажные самолетики и воздушные шары. В День Победы же и на Первое сентября некуда было поставить цветы — столько их дарили: и скромными букетами, и огромными корзинами, — гвоздики, пышные гладиолусы, розы, тюльпаны, астры. Из-за морей, с далекой Кубы, из жарких африканских республик, из Красной Монголии присылали своей бывшей учительнице нынешние инженеры, строители, ученые и солдаты цветы, которым ни Курт, ни Варвара Степановна не знали даже названий.
Став студентом, Курт частенько приводил домой сокурсников: вместе с ним училось на удивление немного москвичей, а иногородним друзьям и подружкам жилось в общежитии, хоть и весело, но не сказать, чтобы сыто. Варвара Степановна всегда радушно принимала гостей. И удивительно, как получалось у нее и приветить, и накормить, и расспросить об учебе, и дать совет, когда бывала в том необходимость. Где только силы на все брались? Как рук хватало?
А теперь вот — огромный дом и прислуга, серебряная посуда в столовой… Как так вышло? Почему? И что матери в этом Ауфбе, где, если ей верить, шагу не ступят, не перекрестившись?
Курт пожал плечами, в ответ на собственные мысли.
— Вам здесь не нравится? — вдруг поинтересовалась Элис. — Почему? Неужели потому, что вы комсомолец?
— Интересная логика, — хмыкнул Курт. — А при чем тут комсомол?
— Все комсомольцы — атеисты, — в зеленых глазах не было и тени сомнения, — а в Ауфбе даже воздух пропитан ладаном… Вам это, должно быть, неприятно?
— Ну, знаете…
Развить мысль он не успел: они дошли до последнего на улице дома. Дома с номером “65”, написанным на жестяной табличке. Над табличкой висела лампочка, а ее, в свою очередь, защищала от непогоды крохотная остроугольная крыша с крестиком на коньке. И в самом деле, набожный народ живет в Ауфбе.
— Как близко от холма, — заметила Элис, — хорошо еще, что не на отшибе.
Яблоневый сад вокруг дома — темно-зеленый, тенистый — отделяла от улицы только резная оградка: вот раздолье мальчишкам, знающим, что чужое всегда слаще, даже незрелое. А за садом раскинулся заросший цветами и кустарником большущий пустырь. Кое-где возвышались над кустами тоненькие деревца, может быть, молодые клены, а может, что-нибудь сорное и дрянное, сползшее со Змеиного холма поближе к людям…
