устроил.
– Зачем тебе этот никчемный кусок плоти! – досадливо восклицал Светлейший и Мудрейший, Любимец Джэршэ, и прочая и прочая… (у Баруха было много прозвищ). Когда я объяснил зачем, халиф поперхнулся, а стоящие вокруг меня воины покраснели и смутились. Можно подумать, я открыл им нечто новое. Но поскольку из ситуации нужно было как-то выпутываться, сохранив при этом и жизнь и… сами понимаете что, я напомнил своему собеседнику о том, что являюсь одновременно и мужчиной и женщиной, принимая разные обличья в зависимости от настроения. Напомнил. Принял (в смысле, женское обличье. До этого, в процессе разговора, мы активно принимали доставленную из Вольных городов водку). И поняла, что мне-Трессе халиф тоже нравится. А то, что он слегка догматичен, так это же поправимо.
М-да. Славное было время. Забавное такое… Честно скажу, не часто получается в одном лице сочетание любовника и клиента. То есть обычно я либо охраняю, либо имею… А вот чтобы одновременно…
После смерти Баруха я долго в Эннэм не заглядывал. А потом мы с Ахмази познакомились и устроили там чудный переворот. Ахмази тогда, правда, совсем сопляком был. Но уже умненьким. Слишком умненьким, чтобы простым евнухом жизнь коротать. Его мозги да моя силушка, ох и повеселились мы! Уезжать не хотелось. Да дела на Западе позвали. Позвали. М-мать. Интересно, а не начни «Бичи» против меня сопляков кидать, остановился бы я когда-нибудь? Знали они, что ли?
Ну да Флайфет с ними. Что было, то было. Там ничего уже не изменишь, а вспоминать – расстраиваться только. Сейчас хорошо все – и ладно. Солнышко светит. Караван идет. Верблюды орут. Кина поет… Не поет уже. Притихла что-то. Жаль, голосок у девочки приятный.
Сзади затопотало, забухало. Мымра в сторону шарахнулась. А из-за спины Кина налетела. Легка на помине. Встрепанная какая-то. Глаза блестят.
– Эльрик, там эльф. Он говорит о тебе с Сулайманом.
– Какой еще эльф?
– Рыцарь. Весь в доспехах. И с мечом. Здоровенный такой.
– Кто – эльф?
– Да нет же – меч!
– Ладно.
Я придержал коня и спрыгнул на землю, делая вид, что подтягиваю подпругу. Почему нет, собственно? Сбруя новая. Дареная. Пока с ней обвыкнешься… Караван медленно двигался мимо. Верблюды. Верблюды. Много верблюдов. Ага, вот и Сулайман. Свесился между горбов подушкой эдакой. И действительно, какой-то рыцарь рядом с ним. Беседуют они, понимаешь. Интимно. Ну беседуйте, а я, извините, послушаю.
Пропустив эту парочку вперед, я пристроился чуть позади. Достаточно далеко, чтобы не вызывать подозрений. Однако достаточно близко, чтобы слышать их разговор. Даже эльфам, с их ушками чуткими, до шефанго далеко. В авангард выслал Али с Масхутом. Лучшие в десятке бойцы. Это их Махмуд покойный на меня натравливал в тот памятный день, когда я на службу наниматься пришел. Масхуту верить можно – он на меня, с тех пор как через двор пролетел, смотрит преданно и все на стоянках пристает, мол, поучиться бы. Мальчик неглупый. Может, и поучу. Ну-с, о чем тут говорят?
– Сто серебром. Это Сулайман.
– Пятьдесят. – Голос эльфийский. Но какое отношение этот торг имеет ко мне?
– Сто монет, и он ваш.
О-о… Ну, купчина, да ведь конь, которым ты меня наградил, дороже стоит.
– Семьдесят пять. Больше у меня просто нет. Врет, собака. Прижимистей эльфов в Мессере только гномы. Да и то сказать, слыхал я поговорку, что где один эльф пройдет, там двум гномам делать нечего.
– Ах, икбер с вами, – плюет Сулайман, видимо поверив лживому языку собеседника. – Но сестру его я себе оставлю.
– Какую сестру?
– Да певицу эту. Дочь порока.
– Тоже шефанго?
– Да кто же вас разберет?
– Странно. А где она?
– Вперед проехала. А парень – вон он. Можете прямо сейчас забирать.
Я почувствовал некоторое злорадное удовлетворение, пока подъезжал поближе, взводя арбалет. Приятно будет пристрелить эту тварь в плаще с гербом характерным. Знаю я эти плащи. Рыцарь Владыки. Охотник на шефанго. Вот только почему он на суше разъезжает, шефанго ведь все больше в море ловятся?
На секунду возникло искушение выстрелить прямо сейчас. Но так нельзя. Убивать в спину – пошло это. Да к тому же хочется в лицо поганцу взглянуть. Я ведь раньше охотников на шефанго живьем не видел.
– Не кажется ли вам, господа, – рыкнул я, врезаясь между ними с лязганьем и звоном, – что семьдесят пять серебряных – невысокая цена за живого воина?
Арбалет мой смотрел в живот рыцаря. Слабенький арбалет. Против Змея. Но на этого эльфа хватит. А Сулайман, от природы смуглый, но ставший вдруг серовато-зеленым, икнув, замер на своем верблюде.
И правильно, скотина. И верно. Сиди. Не вздумай подать знак этим, своим. Вышколенным да тренированным. Лопухам сопливым, которых учить еще и учить, как с шефанго справляться. Хотя бы вдесятером.
А прозрачные зеленые глаза эльфа разглядывали меня без тени страха. Интересно, я бы сумел так спокойно относиться к готовому сорваться в меня арбалетному болту?
Да что же это такое, Темный?! Я же не хочу убивать его. Не хочу. Несмотря на то, что его долг – охота на мой народ. А может быть, именно поэтому?
Убийство в порядке самообороны. И радость от возможности убить.
Ведь от этого я уходил. Все десять тысяч лет уходил от необходимости драться с эльфами. Бессмертными. Виноватыми лишь в том, что верят они в других Богов. Да пошло все к акулам!
Караван двигался. Ехали вперед и мы. Никто еще не успел понять, что же происходит между тремя всадниками, двое из которых разделены взведенным арбалетом. А эльф, улыбнувшись, заметил:
– Поезжайте, почтеннейший Сулайман. Оно называет себя воином. Пусть оправдывает это звание.
Вот скотина. Волей-неволей я посмеялся про себя. И действительно, куда денешься после такого заявления? Но неужели этот эльф рассчитывает на то, что успеет уклониться от арбалетного болта?
Ох, Эльрик. Дурак ты. И это твоя основная проблема. Ведь знаешь же, что стрелять не будешь. И эльф это знает. И над тупостью твоей, шефанго, каждая собака на Материке смеется.
Мы стояли. А караван плыл мимо нас.
