– Ладно, пока девицы спят, и ты сгодишься.
Трактирщик спал с лица и побледнел, как козий сыр.
– Прости его, Господи, за нечестивые надежды, – вздохнул храмовник. И объяснил: – Спят девчонки, умаялись. Завтрак мне сам подашь. Вино из Средеца мы не все вчера выпили?
– Есть еще.
– Тогда принесешь малый кувшин «Росы» и воды со льда. Вперед.
– А кушать что изволите?
– Ничего. Ступай.
Иляс Фортуна внимательнейшим образом прочитал отчет Ольжеха об экспериментальном пробое и еще более вдумчиво изучил короткую, но содержательную записку, сообщавшую о том, что по прихоти Артура Северного солнце сдвинулось, и идеальное взаимостояние было нарушено. По мнению Ольжеха, это свидетельствовало в пользу его теории о влиянии «феномена Братьев» на псевдозодиакальное движение.
Почему Ольжех, несмотря на веру в Творца, отказывался признать существование сил не просто влияющих, а направляющих движение миров, профессор не понимал. Что до него, так он давным-давно уверился: так называемый «феномен Братьев» есть четкое и недвусмысленное проявление Божьей воли.
Творцу угодно было переместить призраки светил так, чтобы Теневая Лакуна совместилась с миром людей. Творцу угодно было, чтобы Братья вернулись (иначе зачем бы он открыл доступ к Теневой Лакуне?). А когда дело было сделано, нужда в идеальном взаимостоянии отпала и солнце «сдвинулось». Все очень и очень просто, если только не задумываться над тем, на кой черт сдались Господу двое мальчишек.
И не надо бояться Братьев: они действительно всего лишь мальчишки, которых угораздило родиться во время идеальных взаимостояний, за полгода до и полугодом после перигея. Всего лишь. Господь использует их в каких-то своих великих целях. А профессор Фортуна – в своих. Не великих. Но тоже довольно значительных.
Рыцарь появился в зале, когда Милрад, позевывая, наладился подремать за стойкой. Посетители скоро пойдут косяком, только успевай поворачиваться, но отчего не покемарить, пока есть несколько свободных минуток. Час ранний... Брюхотряс перекрестил рот: ох ранешенько пришлось подняться. Спать бы еще да спать, девки все сами сделают. Им легко по утрам вставать, девкам-то – молодые, здоровые. Так ведь спят, мерзавки, и будить их не моги: храмовник заезжий, нате-ка, заботу проявить изволил. Кто бы о Милраде позаботился!
– Спишь? – поинтересовался тамплиер, подходя к стойке. – Лучше правило утреннее прочти. Дел у тебя сегодня много будет, гляди и на «Отче наш» времени не найдешь.
Милрад нахмурился: когда это он успел признаться, что еще не молился? А рыцарь, не дожидаясь ответа, выложил на стойку две серебристые монеты.
– Слушай сюда, Брюхотряс. Братец мой и музыкантик спят. Ты их не буди. Как проснутся, чтобы было им чем опохмелиться, ясно? Накормишь, напоишь. Вздумаешь обсчитать, придавлю, как собаку. А если сделаешь все как надо, мы с тобой дружить будем. Лады?
– Ты не больно-то грозись, – буркнул Милрад, глядя на монеты. Двадцать леев? За один только завтрак? – Мы, знаешь, пуганые. А брат твой тоже того, ну, моется по уграм?
Рыцарь удивленно приподнял светлые брови:
– Да. А что такое?
– Ну так мне резона нет его обсчитывать. Я на одной воде, знаешь ли, прокормлюсь.
– Прокормишься, – храмовник кивнул, – а помолиться все-таки не забудь.
Развернулся и ушел. Дверь негромко хлопнула. А Милрад, прибрав деньги, развалился на стуле и задумался, когда же он успел проболтаться, что пренебрег сегодня утренними молитвами?
Брат Яков проснулся до солнца, когда прислуга еще смотрела десятый сон. Эта привычка вставать к первому часу молитвы была едва ли не единственной, оставшейся со времен монастырской жизни. Брат Яков давно уже не слышал, как читаются одна за другой молитвы первого часа, третьего и полуденная – как заведено было в ордене, – но, поднимаясь до рассвета, он кроме утреннего правила читал часы Богоматери, устремляясь душой к Небесной Владычице, а помыслами к процветанию Храма во имя спасения всех живущих в Единой Земле.
Покончив с молитвами, брат Яков возвращался к делам земным и становился Яковом Бердничеком – чорбаджи1Его Высочества герцога Элиато меняльной конторы.
Все на благо ордена и во славу Божию.
Все.
Даже попавшие в немилость, высланные из столицы в далекий Сегед, лишенные права собирать налоги, храмовники продолжали контролировать обращение денег в Единой Земле.
Золото, серебро и самоцветные камни сами по себе не представляли ценности, и согласно многочисленным суевериям даже хранить их дома или просто держать в руках было в высшей степени неосмотрительно. К тому же будь у тебя хотя бы и пудовый самородок или полный сундук самоцветов, ты и корочки хлеба на них не купишь, если не обменяешь на принятые в обращение монеты.
В идеале, который, к глубокому сожалению Якова Бердничека, был недостижим, все драгоценности, найденные или добытые удачливыми хайдуками, должны были пройти через меняльные конторы ордена Храма... ох, простите, разумеется – Его Высочества. Пройти и уйти, большей частью к дозволенным магам, которые использовали драгоценные металлы для создания всякого рода полезных вещиц – т-с-с, ни слова об этом – для магов диких, иначе говоря, интуитов. Те тоже умели многое, но при этом не сковывали себя «Кодексом Разумной Полезности», давным-давно определившим границы дозволенного волшебства.
Практически же, увы, многое уходило безвозвратно к тем же самым интуитам, в преступных целях использующим добытые контрабандой материалы. Каким путем дикие маги добывали драгоценности, чорбаджи и рыцарям Кодекса оставалось только догадываться.
Хм. Яков Бердничек не любил догадываться. Он предпочитал знать.
Вот, например, есть в Шопроне человечек, через руки которого проходит большая часть контрабандных драгоценностей. Некий Ежи Цыбань (человечишко-то так себе: пьянь и дрянь) – единственный, любимый и донельзя избалованный наследничек Косты Цыбаня, старшины купеческой гильдии. Но то ли кровь сказалась, то ли дал бог ума разгильдяю, а только все дикие маги княжества с ним дела ведут. Ну и хайдуки, ясное дело, тоже не спешат с добычей к чорбаджи Его Высочества герцога Элиато. Они сначала к Цыбаню заглядывают, и только если навар риска не стоит – кому охота из-за ерунды какой на строительство дорог загреметь? – в меняльную контору идут.
Скажете: так куда же ты смотришь, господин чорбаджи? Что ж ты об этом Ежи Цыбане Недремлющим не доложишь? Или в орден Храма, коли уж с рыцарями Кодекса дела иметь не хочешь. А господин чорбаджи мог бы ответить, что Храм давно все знает. И про Цыбаня, и про то, что он, Цыбань, сейчас один такой на все княжество Обуда. Сидит, как паучок, лапами за ниточки дергает,
