Сердце мое, растворенное настежь, как дверь,
Сердце мое, растворенное горечью в хлебе,
Оглушенное поздним вином!
Сердце мое, я не знаю, что делать теперь:
Перья зари разгораются в утреннем небе,
День наступил — и не стер мою память о нем.
Артур сказал, что жертва должна быть добровольной, и никто тогда не понял его слов. Он говорил не о Маришке — он говорил о Волке, о том, что ему предстоит пережить и сделать. О том, что ему предстоит умереть. Смерть его спасет целую вселенную, одна-единственная смерть в обмен на бесконечное множество жизней, но Артур прав, конечно же, он прав: Волк должен сам сделать выбор.
Сердце мое, ты не заперто в клетке пустой —
Сопровождай его душу над темной водою,
Тропами смерти, которыми тени бредут.
Сердце мое, помоги ему встать над судьбой,
Чашу забвенья испить — и остаться собою,
Бездны пройти — и очнуться в свету.
Это смешно… глупо… Что может выбрать существо без сердца, не способное ни любить, ни жалеть, ни даже сочувствовать? Что может выбрать тот, кто ценит лишь одну жизнь — свою собственную?
Ответ очевиден.
Но что-то в груди отзывается болью на тихие, напевные слова незнакомой песни.
Сердце мое, я обращаюсь к тебе.
Не обрывай в этой пустыне безбрежной
Плач, опрокинутый ввысь.
Сердце мое — вызов случайной судьбе —
Сколько мне петь, чтобы ты билось, как прежде?
Дай мне слова. Или — остановись.
В аэропорту Екатеринбурга совершил посадку авиалайнер, на борту которого не было ни одного живого человека. Зато мертвых оказалось предостаточно.
— Самолет, полный трупов… — не замечая, что делает, Альгирдас снова и снова бил кулаком в мраморный подоконник, — это сделал Волк. Летающая машина и мертвецы — это же его душа. Мразь. Людоед… — под очередным ударом по мрамору прошла длинная трещина. — Я не понимаю, рыжий. Он всегда был осторожен, скрытен, опаслив… — Альгирдас с недоумением взглянул на Орнольфа, перехватившего его руку прежде, чем подоконнику был нанесен непоправимый ущерб, — а сейчас он кричит о себе в полный голос! Что он хочет сказать? Кому?
— Он хочет вернуться домой. И дает нам понять, что от этого всем будет только лучше. Надо как-то объяснить ему, что помочь может только Змей.
Альгирдас прислушался к себе. Совсем недавно, полмесяца назад он пребывал в тесном контакте с Волком, и вспомнить, что думает и чувствует Змеевич, оказалось несложно. Хотя, конечно, тогдашний Волк был куда как гуманнее. А также романтичнее и добрее…
— Ему бесполезно что-то объяснять. Он не будет слушать. Если это убийство — ультиматум, значит, Волк не предполагает переговоров. — Альгирдас поскреб когтем трещину в подоконнике. — У тебя ведь есть возможность связаться с ним, так?
— Так, — неохотно ответил Орнольф.
Альгирдас молча кивнул. Волк каким-то образом контактировал с рыжим, но тот не счел нужным рассказывать об этом. Что ж, ему виднее.
— Единственный ответ, который он примет к сведению, это указания, как ему выбраться отсюда. Ты связывался с Альбертом?
— Да. Он не может помочь.
— Понятно. Я придумаю что-нибудь.
— Ну, кому ты врешь, Хельг? — угрюмо проворчал Орнольф. — Ты уже что-то придумал, и лучше расскажи, что именно. Я должен знать, от чего тебя отговаривать.
— Ты ведь не все мне рассказываешь, правда? — нежный голос противоречит ядовитой улыбке. — Пусть у меня тоже будет своя тайна.
По мнению Орнольфа «что-нибудь придумаю» ни в коем случае не должно было включать в себя личной встречи со Змеем. И Паук для разнообразия даже не стал с ним спорить. Это настораживало. А чувство собственной беспомощности приводило в состояние глухого бешенства.
Орнольф понимал, что Хельгу придется встретиться с Жемчужным Господином. И знал, что ничем не сможет помочь, если Змей разгневан настолько, чтобы… боги, чтобы что-то сделать с Хельгом. Разъяренные стихии — об этом не хотелось даже думать, но не думать не получалось.
Если бы только Хельг смог повести себя правильно, вспомнил о разнице между ним и властелином стихий, осознал свое место и выбрал нужный тон! Но разве он способен на это? Хельг, Паук Гвинн Брэйрэ, созданный, чтобы править, и равный Змею во всем. Во всем, кроме власти и могущества.
К появлению Змея в тварном мире готовиться начали сразу. Спасибо еще, тот предупредил о намерении явиться во плоти, это позволяло принять хоть какие-то меры предосторожности.
Когда-то его визиты хоть и были сопряжены с изрядным беспокойством, все же не несли прямой угрозы жизни людей. Жемчужный Господин не любил убивать, да и наведывался в тварный мир нечасто — раз или два за тысячу лет. Сейчас все осложнялось не только присутствием здесь равной и враждебной ему Силы, олицетворенной Элиато, но и тем, что сам Змей недвусмысленно заявил: он придет, чтобы убивать.
Поэтому Альгирдас приказал всем вольным охотникам быть готовыми к схватке с духами стихий, которые проявят несвойственную даже им агрессию. А Орнольф, слегка завидуя Пауку, распоряжавшемуся своими охотниками, как собственной паутиной, попытался донести ту же мысль до вверенных ему государственных организаций. По возможности, без объяснения причин. Еще хорошо, что объясняться с российскими магами теперь стало попроще. Полковник Котлярчук продолжала считать Орнольфа и Паука кем-то вроде могущественных духов, и общение с ними выстраивала по тем же принципам, по которым договаривалась с власть имущими Волшебного мира. То есть… кхм… ну, почти по тем же принципам. Владыки Лаэра, в отличие от Орнольфа, не заводили романов со смертными. Очень зря, между прочим. А Орнольф меньше всего хотел произвести на очаровательную заклинательницу впечатление взбалмошного и почти всемогущего фейри. Такие роли Пауку подходят — ему и притворяться не нужно.
Словом, подготовились со всем тщанием. Не зная, чего именно ожидать — ожидали всего, причем, самого плохого. Однако никак не думали, что Змей явится во плоти в буквальном смысле. В самом буквальном, какой только можно представить.
Это случилось утром. Накануне ни Макс, ни Дюха не приехали ночевать, и сегодня Маришка завтракала с Орнольфом. Альгирдас составил им компанию и растянулся на диване в столовой, закинув ноги на спинку. Волосы его блестящей волной струились до самого пола, и Маришка нет-нет, да поглядывала, как неярко сияют в черной массе светлые огоньки.
Неприятная новость о свертывании ИПЭ всех текущих дел и переходе на чрезвычайное положение
