моря нет возврата.
Скрывая слезы, Эльне отвернулась к высоким воротам усадьбы. Они открылись бы по первому ее слову, но… зачем? Куда ей идти? И где Орнольф, он же всегда оказывается рядом, когда ей плохо и хочется плакать.
— Ты не рада празднику, Эльне? — тут же послышался рядом укоризненный голос рыжего.
И тяжелые створки ворот разлетелись в щепки от страшного удара снаружи.
Что бывает, когда «захватывает дух», Эльне поняла только сейчас, хватая ртом ставший вдруг плотным воздух и глядя на тонкую высокую фигуру, возникшую на месте выбитых ворот.
Альгирдас…
Ее Альгирдас обвел взглядом застывших посреди двора людей. Глаза его были белыми и пустыми. Легко, словно не касаясь земли, он пошел через двор прямиком к Эльне, к Эльне в нарядном платье, в украшениях, подаренных другим, к Эльне, которая мгновение назад как ни в чем ни бывало готовилась к празднику, и ей было весело… Так он думает? Так он подумал, как только увидел ее?
Оцепенение спадало, и вот уже показались на дворе дружинники Орнольфа, уже взметнулись копья, а сам Орнольф набрал воздуха в грудь, чтобы отдать приказ… Альгирдас лишь повел рукой, и вооруженные бойцы сбились в кучу у него за спиной. И прямо так, кучей, повели какой-то нелепый, медленный танец. Притопывали, хлопали в ладоши, кружились, раскинув руки.
Такие у них были лица, у них и у Орнольфа… что к горлу подкатывала тошнота, а страх мешался с отвращением. И Эльне не находила в себе сил сделать хоть шаг навстречу суженому.
— О чем ты думал, Дигр? — тихо спросил Альгирдас, подойдя вплотную. Он смотрел мимо Орнольфа, словно не видел его, и в глазах, почти скрывая белесую радужку, опасно расширялись черные зрачки. — О чем ты думал, Жирный Пес, когда украл мою невесту?
— О том, что ты не найдешь ее, — ответил Орнольф хрипло, сглотнул и голос его зазвучал как обычно — уверенно и сильно: — О том, что она не будет счастлива с тобой, Паук. Ищи себе жену среди сидов, отродье эльфов. Ищи себе жену среди сидов, а людей предоставь самим себе!
— Он обижал тебя? — Альгирдас взглянул на Эльне и, хвала богам, глаза его стали серыми, темно-серыми, как у людей.
— Не-ет, — она мотнула головой, стремясь защитить собственного похитителя, защитить человека, который украл ее, потому что любил, был добр к ней, — нет, Альгирдас, он, наоборот, подарки дарил, — Эльне вытянула украшенные браслетами руки, — слова худого не сказал. Он хороший…
Застежка ожерелья вдруг распалась, и тяжелое золото соскользнуло на землю; звякнув, упали под ноги драгоценные запястья, и даже шитый золотом пояс разошелся, открывая повязанный под ним простой кожаный поясок.
— Не любишь золота, Паук? — усмехнулся Орнольф. Все-таки смелости ему было не занимать. — Ты запомни это, Эльне. Золотые запястья, кандалы на ноги и гривна на шею — и твой возлюбленный эльф станет обычным смертным.
— Думаю, ты ошибаешься, Орнольф, — кротко возразила Эльне, борясь с желанием немедленно, сейчас же обнять суженого, никого и ничего не стесняясь, — хоть даже и весь в золоте, тебя-то он все равно победит. А за доброту и ласку спасибо тебе, гостеприимный хозяин.
— Ох, зараза! — Альгирдас покачал головой и сам притянул Эльне поближе к себе, прижал к груди. — Ну и зараза! И… как ты его назвала? Он не Орнольф, душа моя, он — Хрольф. Славный Волк, или как-то так. Впрочем, сам он предпочитает зваться Дигром, или Жирным Псом, если я ничего не забыл.
— Ты смел, когда в силе, Паук, — бросил рыжий уже им в спину, — немного чести смеяться над тем, кто не может ответить.
— А зачем мне честь? — буркнул Альгирдас, не оборачиваясь, и Эльне заметила, что идут они над верхушками пыльной травы. — У меня жена — красавица.
Если бы подружки сейчас спросили ее, каково это быть замужем за чародеем, Эльне, как и три года назад, не нашлась бы что ответить. Просто не было таких слов в языке, на котором говорили в Приводье. Не было их в языке, на котором говорили во всей земле Альгирдаса. Как объяснить: что такое терем, светлицы и горницы, что такое ковры и гобелены, серебряная посуда, стекла в широких окнах? И что такое книги…
Впрочем, подружки у нее сейчас были другие — жены таких же чародеев, как ее Альгирдас. Ну, не совсем таких — муж ее из всех был самым могущественным. Но все же с ними, с этими женщинами, — молодыми и старыми, разными, но в чем-то очень схожими, — можно было говорить на одном, общем для них языке, где хватало слов для всего, что совсем недавно показалось бы небылью.
Эльне нравилось быть хозяйкой их большого дома, нравилось принимать гостей, она давно уже не боялась чужаков и не думала, что они непременно приносят с собой несчастье и зловредных духов. Еще она знала, что и за морем живут такие же люди, как здесь, только у многих из них другого цвета кожа, и говорят они на разных языках. А морей, оказывается, было в мире столько, что запомнить их все мог, пожалуй, только Альгирдас.
Каково это — быть замужем за чародеем? Знать, что твой муж охотится на невообразимых чудищ, защищает людей, рискует жизнью? Провожать его на охоту и денно и нощно молить богов, чтобы не оставили своей помощью, чтобы помогли в трудную минуту, спасли от смерти или от участи худшей, чем смерть.
— Выше нос, сестренка, — басил Орнольф (настоящий Орнольф, а не его брат-близнец, когда-то похитивший Эльне), — Эйни на охоте охраняют получше, чем здесь. Видела бы ты тех молодцов, что к нему приставлены!
— Да я видела, — говорила Эльне.
— Не называй меня так, — шипел Альгирдас.
И Эльне казалось, что рядом с человеком, позволяющим себе называть ее грозного и могущественного мужа синицей, Альгирдасу уж точно не грозит ничего.
Ах, ей много чего казалось, и все грезы, все мечты одна за другой становились явью. И когда родился сын, то думалось, что и мечтать о большем уже невозможно. Ну, чего еще желать? Какого еще счастья?
Очень скоро выяснилось, что с рождением первенца забот, а, следовательно, и мечтаний, только прибавилось. Счастье переливалось через край, но сколько всего еще предстояло сделать, сколькому научиться и научить сына. И как приятно было часто, каждый раз словно заново ловить на себе восхищенный взгляд Альгирдаса. Слышать его удивленное:
— Благие боги, Ланька моя, ты же умнее меня!
— А уж насколько красивее! — тут же подхватывала Эльне.
Ее мужу нельзя было давать спуска. Избалованный с самого детства всеобщей любовью и уважением, он был бы невыносимым гордецом и зазнайкой, если б не Орнольф, и не Эльне, всегда готовые окоротить Старейшего, не взирая на заслуги и могущество.
А сыну дали два имени: Наривилас, означавшее надежду и желание, и Син, что означало «старший» на языке, на котором говорили чародеи, братья Альгирдаса.
— Син, он и есть наш старший, — объяснял Орнольф, — он Хельга учил. Он ему и имя дал. У нас у всех есть второе имя, Хельг вот — Паук, я — Касур, Бронзовый Молот Данов, — и трудно понять, чего больше в голосе Орнольфа, гордости или смущения столь громким прозвищем. — Ну а Син — Старший, или Старый. Его, между прочим, и на родном языке так зовут. Син. Он — хань. Знаешь, где живут хани?
— Почитатели драконов, желтокожие и узкоглазые, — Эльне всегда приятно было удивить друзей мужа своей осведомленностью, — знаю таких.
— Ты, сестренка, скоро всех нас за пояс заткнешь. Вот только ворожить научишься, я тут же попрошу, чтобы тебя в охотники взяли. Или в наставники. А то что ж у нас одни мужики, как, не к ночи будь помянут, в монастыре каком.
Он шутил, конечно. Но сама Эльне многое бы дала за возможность ни с кем не делить Наривиласа. Однако наставник Син, тот самый, в честь которого Альгирдас назвал первенца, забрал малыша сразу, едва Эльне отняла его от груди. Еще и досадовал, что припозднился, мол, раньше надо было, а кормилица уж нашлась бы.
