— она не дома, и вообще не на Урале. А Орнольф очень скоро вырулил на бездорожье и понесся, как по ровному, там, где не то, что на легковушке — на танке не проедешь. Как в рекламе, честное слово! Ну, в той, где парень везет девушку из Москвы в Питер чуть не за полчаса. Не в том смысле, что он ее везет по буеракам и через лес, а в том, что тоже быстро.
И еще Маришку наконец-то накормили. В каком-то поселке, невесть откуда взявшемся среди пустынной, заснеженной равнины. Людей там почти не было, зато был ресторан… ну, или как сказать? Трактир? Да, пожалуй, последнее определение вернее.
— Так и пойдешь? — поинтересовался Орнольф, когда Маришка, подпрыгивая от нетерпения, завозилась, расстегивая ремень безопасности. И повернул зеркальце заднего вида.
Зареванная физиономия с опухшими глазами-щелочками определенно не подходила для выхода на люди. Пусть даже и в забытой богом деревне. И хотя Маришка успела уже до деталей понять смысл выражения: «кишка кишке бьет по башке», ей пришлось запомнить еще один урок «быстрого» волшебства. Впрочем, это было даже интересно. Как обычно, с Орнольфом.
— Дай волю воображению, — посоветовал он, рассеянно наматывая на палец длинную рыжую прядь. Маришка невольно загляделась, как неяркое солнце играет с огненными волосами. — Дай волю желанию, — мурлыкнул Орнольф, — улыбнись и вложи в улыбку капельку тэриен… Это так же как вкладывать цуу в жест. Воображение, желание, вера… Мм? — и он сам улыбнулся так, что воображение и желание даже не стали спрашивать Маришкиного согласия на то, чтобы освободиться.
Она, правда, не зря называла себя практикующей ведьмой и успела направить поток силы в нужное русло. Улыбнулась и почувствовала, как лицо преображается. И не только лицо. Из машины Маришка выплыла королевой. Осанка, походка, взгляд… Магия, блин! А может, не в магии дело? Олег… он всегда говорил ей:
— Просто выпрямись и подними голову, смотри на всех сверху вниз, остальное приложится.
Тьфу ты! Не говорил он такого. Но мог бы сказать, если бы Маришка его не придумала.
А навстречу им с Орнольфом вышел сам владелец, «хозяин» — с датчанином поздоровался за руку, Маришке поклонился. И забегали вокруг, засуетились, потащили блюда одно за другим, одно другого вкуснее, причем о большинстве из них приходилось раньше только слышать или читать.
— Слона будешь? — с усмешкой поинтересовался Орнольф.
— Иди ты!
— Как хочешь. Но вообще-то, для друзей Паука здесь не то, что слона — игуанодона приготовят.
— Он так популярен?
— Игуанодон? Не очень. Хранить эту гору мяса негде, а спрос невелик…
— Паук! — резче, чем хотела, уточнила Маришка.
— А-а. Разумеется. Звезда первой величины. Он, видишь ли, даже для фейри уже ненормально красивый парень, а этот народец тяготеет ко всему красивому. Ты же не об этом хотела спросить?
— Об этом тоже.
— Ну-ну, — Орнольф потягивал сок.
— Он ведь убил Очкарика, да?
— Убил, — кивнул датчанин. — И съел. Ты еще и поэтому такая голодная — ваша с Хельгом связь окончательно разорвалась, как раз когда он… проголодался. Сильно. Ладно, дальше можешь не спрашивать, — рыжий усмехнулся, — говорить за едой, вообще, моветон. Дальше я сам расскажу. Во- первых, Очкарика больше нет, и те люди, чья фантазия позволяла ему быть, начисто о нем забыли. Во- вторых, если вдруг заведется в чьих-то головушках мысль еще о каком-нибудь чудище, вместе с этой мыслью заведется и уверенность в том, что на всякое чудище есть герой. Где одно, там и другое — теперь только так.
— Спайдермен? — пробубнила Маришка с набитым ртом.
— Спайдербой… Да нет, скорее уж, Баффи Истребительница Вампиров, — сообщил Орнольф, демонстрируя познания в неожиданных для Маришки областях. — Вы ведь вдвоем охотились на Очкарика, и Хельг вплоть до последней секунды пребывал в женском теле, сначала — твоем, потом той девочки, — рыжая голова неопределенно качнулась, словно «та девочка» сидела здесь же, в зале. — Без тебя все было бы куда сложнее.
— Я все равно так ничего и не поняла.
— Поймешь еще. Не спеши, ты с нами надолго.
Орнольф призадумался, как будто прислушался к себе, взгляд стал рассеянным. Минуту спустя он медленно кивнул.
— Хельг говорит, что тебе следует появиться в институте и доложить о проделанной работе. Пусть тебе оформят бессрочную командировку. Нам предстоит большое путешествие, понадобится множество документов и будет проще, если их оформлением займется твое начальство. Если они не пожелают, я, конечно, сделаю все сам, но Хельг настаивает на добровольном сотрудничестве. На добровольном сотрудничестве института с нами, — Орнольф криво усмехнулся. — Он такой милый, когда решает побыть лояльным к людям. Что ты рассказывала о нас?
Маришка чуть не подавилась.
Потом подумала, что никогда и не надеялась скрыть свою шпионскую деятельность, и пожала плечами:
— Все рассказывала. Меня спрашивали, я отвечала. Интересовались в основном твоей магией.
— Чародейством, — поправил Орнольф, — твоим, в том числе.
— Ну… да. А еще: куда я исчезаю каждый день. Но чародейством больше. Даже диктофон зачаровали — то, что ты объясняешь, записывать. Только все равно ничего не получилось.
— Это я знаю, — кивнул датчанин, — Хельг новую магию увидел и очень заинтересовался. Расплел заклинание раньше, чем я его за руку поймал. Он вообще любопытен сверх всякой меры. Ладно, значит, твои командиры знают, что ты уходила в преддверие Лаэра? Волшебной страны, — перевел он в ответ на красноречивый Маришкин взгляд. — Лаэр — середина, центр, основа…
— Вообще-то, мне казалось, что я ухожу в астрал в физическом теле, — вежливо сообщила Маришка.
— Ага, — странным тоном произнес Орнольф. — Ясно. Понятно. Астрал. Ну… а что? Тоже вариант.
ГЛАВА 4
Представления Хельга о добровольном сотрудничестве со смертными как всегда были довольно расплывчатыми. «Они не должны мешать нам, а мы — им». Чем-чем, а сотрудничеством такое положение дел можно назвать в последнюю очередь. Орнольф, впрочем, уже привык правильно толковать распоряжения Паука. Тот, в конце концов, обычно знал, что делал. Точнее, знал, чего хочет, оставляя реализацию на усмотрение датчанина. И конечно Хельг был прав, утверждая, что для блага Марины, лучше будет сохранить добрые отношения с российскими охотниками. И был не прав, когда полагал себя виноватым в том, что отношения эти стали несколько напряженными. Не понимает Паук и никогда не поймет, что нынешние смертные — из тех, кто хоть сколько-то причастен к тайнам — не держат на него зла. Потому что не считают человеком.
Разве можно обидеться на дождь, на грозу, на наводнение?
Разве можно обидеться на Паука Гвинн Брэйрэ?
Отвратительно! Но в конце концов Хельг сам когда-то позволил людям возвести себя в ранг божества. И людей тех давно нет, и памяти о них не осталось, а прежнее отношение сохранилось, и тут уж ничего не поделаешь.
Паук хандрил.
Пока Орнольф следил за тем, чтобы Марину никто не обидел, чтобы никто ее не обманул, не
