втянется весь университет, и мне все равно придется уйти. Я невольно поежилась.
А с другой стороны… Что за манера у меня такая глупая: придумывать заранее всякие ужасы? Да, положим, по степени подготовленности, по опыту мне с Игорем не тягаться, это однозначно. А вот если брать общий потенциал, я ведь легко его перешибу, даже учитывая тот факт, что он почти полностью восстановился. Я-то ведь тоже на месте не стою, за последний год я здорово прибавила, и это не было пределом, совершенно точно. Так что еще неизвестно, чью сторону примет руководство… Вот и не будем пока об этом. Посмотрим, как пойдет дело.
Одно я поняла совершенно точно: как человек, как личность я Давлетьярова не интересовала. Ему было интересно, что можно сделать из такого «сырого» материала, насколько яркая бабочка может получиться из серенькой гусенички, а еще — просто удобно иметь меня под рукой, вот и все. А, так сказать, 'в отрыве от производства'… Ну что могло у нас быть общего, кроме работы? Он же на двенадцать лет старше меня, смешно, право слово. Так что, наверно, я правильно поступила, что не стала цепляться за эти отношения. Ничего хорошего из них бы все равно не получилось.
Глава 5
Некоторое время я провела, как на иголках, но потом успокоилась, видя, что мои опасения не спешат сбываться.
Мы с Давлетьяровым не пытались делать вид, что вовсе не знакомы, по-прежнему вежливо здоровались, если сталкивались в коридоре, но и только. Специально он со мной никогда не заговаривал, я, естественно, тоже. На заседаниях кафедры, если он на них присутствовал, то на меня не обращал ни малейшего внимания, будто я пустое место. Это было очень в его духе, так что никто и не замечал ничего необычного. А больше мы с ним нигде и не пересекались. Скорее всего, Давлетьяров просто счел ниже своего достоинства устраивать мне какие-то пакости. Я так подозреваю, он готовил мне крупную месть, рассчитывая как следует поплясать на моих костях на защите. Но до этого было еще далеко, так что я не загадывала наперед.
А я сама поражалась, насколько же я была зациклена на этом человеке. Ведь у нас работало столько интереснейших людей, взять хоть моего научного руководителя! Прежде я старалась общаться с ним как можно меньше, а теперь попробовала наладить отношения и даже пару раз попросила совета. Советы я получила, и очень толковые, а еще Николай Ефимович предложил мне поработать на полставки в его министерском подразделении. А подразделение, к слову сказать, относилось к ведомству госбезопасности.
Собственно, я этого ожидала, глупо было думать, что на меня не обратят внимания. Вернее, внимание-то на меня обратили, должно быть, еще после той заварушки, что я устроила на четвертом курсе, а потом долго присматривались, решая, стою ли я хлопот. Видимо, моя дипломная работа убедила их в том, что да, стою, отсюда и приглашение на конференцию. Еще будучи во Франции, я успела наслушаться, каких трудов стоило присутствующим раздобыть приглашения, а меня так просто выпихнули туда, невзирая ни на какие возражения! И в чем тут можно было сомневаться? Ну а теперь, надо думать, наши доблестные «органы» хотели посмотреть, смогу ли я развиваться дальше или сгожусь только на то, чтобы дематериализовать танки вероятного противника, находящиеся в пределах прямой видимости. (Теперь я уже подумывала, а не были ли те смешные бандиты, пугавшие меня прошлой весной, присланы специально, чтобы посмотреть, как я поведу себя в критической ситуации. А что, ничего невозможного!) Применение мне в любом случае нашлось бы, но Николай Ефимович вполне конкретно дал мне понять, что если я хорошо себя зарекомендую, то работа меня ждет весьма интересная.
В любом случае, предложение работы было очень кстати, потому что, во-первых, отдел Николая Ефимовича занимался как раз той проблематикой, что рассматривала я в своей работе, а во-вторых, деньги лишними никогда не бывают.
Да и остальные преподаватели с нашей кафедры, что называется, принимали во мне самое живое участие. Как я могла раньше думать, что ко мне все относятся с подозрением и недолюбливают? Сообразила бы сперва головой своей глупой, как можно хорошо относиться к угрюмой девице, которая ото всех шарахается и вечно отирается по углам!
Н-да. То ли у меня в самом деле в голове что-то перемкнуло, то ли так подействовал тренинг парижских сестричек, но стоило мне чуточку изменить отношение к окружающим, как и они начали вести себя со мной совсем по-другому. Я ведь на самом деле не угрюмая бука, просто не слишком люблю пустой треп, оттого с однокурсниками, к примеру, никогда не сходилась близко. Но здесь-то пустого трепа не было, а было серьезное дело! Еще бы мне не оказывали поддержку: я теперь считалась чуть ли не визитной карточкой университета, и немудрено, магов с моим потенциалом раз, два и обчелся.
'Вот только не загордись, Чернова, — сказала я себе однажды, разглядывая себя в зеркале и пытаясь сообразить, как отреагирует общественность, если я завтра на заседание кафедры надену юбку. Не очень короткую, вполне пристойной длины, но все же… Мужчины, надо думать, одобрят, а вот дамы — вряд ли. — А то ты ведь знаешь, чем это может кончиться!'
Что касается диссертации, то некоторое время я пребывала в ступоре. Если честно, мне страшно было даже браться за работу. Потом, правда, я все-таки взяла себя в руки и заставила сесть и кардинально переработать план.
До сего момента я даже не подозревала, насколько глубоко Давлетьяров успел пропитать меня своим подходом, если можно так выразиться. Я невольно норовила представить, а что бы сказал он по поводу той или иной формулировки, как бы заставил переделать какую-то фразу, как бы раскритиковал мой подход…
Мне пришлось выдирать из себя Давлетьярова с корнями, и не скажу, что это было легко.
Нет, больше я не буду слепо следовать его указаниям. Пускай я неопытна, но у меня своя голова на плечах есть, и она не вовсе пустая. В этом меня, кстати, довольно успешно убеждал Николай Ефимович, которому я после двухнедельных терзаний все-таки показала обновленный план. К моему несказанному удивлению, план ему понравился, а от одной моей идеи он и вовсе пришел в восторг. Может, он немножко кривил душой, неважно, главное, я все-таки поверила в свои силы и принялась за работу.
Не скажу, что дело продвигалось быстро, поначалу я периодически впадала в то в панику, то в состояние полного оцепенения. Все по тому же поводу: не так-то просто было писать самой, без оглядки на кого-то. Первые страницы давались мне мучительно трудно, ну а потом дело неожиданно пошло на лад. Теперь уж я сама безжалостно правила свой текст, не с точки зрения кого-то там постороннего, а так, как сама считала нужным.
Надо сказать, быть самой себе рецензентом — очень полезное занятие, во всяком случае, себя я всегда критиковала жестче, чем кого бы то ни было. И вот теперь я уже могла вспоминать Давлетьярова не со злостью, а даже и с благодарностью: как ни крути, а первый толчок в нужном направлении дал мне все- таки он… Но, если честно, вспоминалось о нем все реже и реже, а встречая его в университете, я думала о нем, как о совершенно постороннем человеке. Хотелось бы верить, что и он обо мне так думает…
Было у меня, если честно, еще одно опасение. Я боялась, что могу не удержаться и начать доказывать все тому же Давлетьярову, что я в самом деле на что-то способна без его помощи, буду из кожи вон лезть, чтобы получить что-то совсем ненужное… Ну, как обычно, в общем, я много таких историй слышала. Пока вроде бы обошлось. В самом деле, зачем мне ему что-то доказывать? Он мне кто? Да никто.
Конечно, в глубине души желание утереть ему нос все-таки присутствовало, но какое-то расплывчатое и неоформленное.
'И не дури, Чернова, — велела я себе, поймав себя на этом. — Если хочешь кому-то что-то доказать, доказывай себе. На себе и тешь удовлетворенное честолюбие. Когда оно будет удовлетворенным, конечно. А поскольку до того момента тебе еще пахать и пахать, то этим и занимайся, а мечтать будешь, когда на пенсию выйдешь!' Разговоры с собой давно вошли у меня в привычку, потому что больше особенно поговорить было не с кем, тем более по душам, а когда изображаешь беседу, оно как-то лучше думается. Интересно, конечно, что сказали бы по этому поводу психиатры…
