— Как пожелаете. Я скажу кухарке, чтобы она приготовила корзины для пикника.
Чтобы накормить и разместить у себя этих людей, он был вынужден нанять дополнительную прислугу, которая помогала мадам Бонефон убирать комнаты и готовить еду. Лишь когда его надоедливые гости усядутся в поезд, он вздохнет с облегчением.
— Надеюсь, вы загадали желание? — проговорил он, с трудом скрывая вздох сожаления.
— Еще бы! Не каждому повезет увидеть падение метеорита! — воскликнул Виржиль Сернен.
— Что же вы надеетесь найти? — поинтересовался Донатьен Вандель.
— Камни из далекой таинственной Вселенной.
— Камни? Скорее, камешки! — проворчал Донатьен. — На вашем месте я бы поостерегся ползать по кустам: у вас опять могут начаться колики.
— Я не нуждаюсь в ваших советах! — пробурчал тот в ответ.
Дверь распахнулась. Мертвенно-бледный Максанс Вине стоял на пороге, сжимая в руке «Размышления» Марка Аврелия.
— Знак! Это Эмиль нам подал знак! — возвестил он, воздев указательный палец к потолку.
ГЛАВА ВТОРАЯ
На соломенном тюфяке лежал, прерывисто дыша, ребенок с распухшей шеей. Мать сидела рядом, придерживая на его воспаленном лбу влажное полотенце. В освещенном дверном проеме возникла высокая фигура. Женщина повернулась к мужу:
— У нас нет выбора, визит доктора нам не по карману, придется идти за мецем.[7] Говорят, этот добрый человек творит чудеса и лечит бедняков бесплатно.
Мужчина нахмурил брови.
— Он колдун. Я уверен: то, что произошло сегодня ночью, его рук дело.
— Даже если он нам не поможет, хуже уже не будет!
— Это еще неизвестно…
— Ты хочешь, чтобы наш малыш умер?! — в отчаянии воскликнула женщина и склонилась над ребенком.
Ее муж взглянул на сына и вышел.
Он бежал, не останавливаясь, через болота, не замечая пения птиц и жужжания насекомых, сливавшихся в причудливую мелодию. Заслышав его тяжелые шаги, заяц шмыгнул в заросли папоротника.
Хижина меца стояла под высоким каштаном у зернового склада недалеко от так называемого Охотничьего замка — здания XII века с четырьмя массивными башнями, куда парижане любили приезжать на пикники. Жеробом Дараньяк работал угольщиком, иногда помогал бочару из Монлиньона. Питался он в основном дичью — зайчатиной, фазанами и куропатками, а еще грибами и лесной ягодой. К нему часто приходили за помощью издалека, и он принимал пациентов прямо на лугу, у пруда, заросшего лилиями, над которыми кружились стрекозы, а в плохую погоду — в своем бревенчатом домишке. Невдалеке располагалось небольшое поле гречихи, и красные тряпки, привязанные к деревьям, должны были отпугивать косуль.
Приблизившись, мужчина увидел разлетающиеся искры. Мец стучал долотом по предмету, лежавшему на наковальне.
Жеробому было около сорока. Он был высок, с черными вьющимися волосами и чисто выбритым лицом, которое можно было бы назвать красивым, если бы не зигзагообразный шрам на виске, полученный от одного ревнивого мужа — из-за той истории Жеробому пришлось уехать из родного Лимузена. Он был добрая душа и охотился только для того, чтобы утолить голод, а от пациентов принимал плату продуктами. Вот и теперь отец больного ребенка посулил ему дюжину яиц и два кочана капусты, если он вылечит малыша.
— У меня есть кое-что очень действенное, но это средство можно использовать только один раз.
Жеробом Дараньяк взвесил блестящий металлический предмет на руке. Конечно, жаль было с ним расставаться, но появление мужчины Жеробом воспринял как знак Провидения. Он верил в силу природы и знал целебные свойства диких растений и камней, но не переоценивал себя, считая лишь орудием, осуществляющим волю Всевышнего. Мысленно произнеся молитву, Жеробом повернулся к мужчине:
— Я готов. Веди меня.
Они двинулись через болота в обратном направлении. Солнечные блики плясали на тропинке, вдоль которой росли кусты ежевики. Когда они проходили мимо замка, стая голубей взмыла в небо, громко хлопая крыльями.
Склонившись над малышом, Жеробом осторожно ощупал отек. Потом послюнявил палец, начертал на груди ребенка какие-то знаки и плотно прижал к его распухшей шее металлический предмет, бормоча:
— Семь горестей, семь радостей, семь гордостей, семь печатей на книгах прорицателей, семь цветов радуги, семь нот в музыке… Семь, вещее число.
Через несколько минут он весь покрылся испариной, ощущая, как болезнь ребенка перетекает в магический предмет, а затем через руку проникает в его собственное тело. Если родители будут четко следовать его указаниям, ребенок скоро поправится.
— Это очень сильное средство, — сказал он, вручая им металлический предмет. — Я совершил магический ритуал, теперь это будете делать вы: слово в слово, жест за жестом, иначе болезнь не остановить.
Мать сжала сына в объятиях и радостно вскрикнула:
— Кажется… Похоже, он очнулся!
Она смотрела на меца с благоговением.
— Надо верить всему, сомневаться во всем и ничего не отрицать, — важно произнес Жеробом. — Возьми этот предмет, женщина, я доверяю его тебе. Слушай и запоминай. — Он прошептал ей что-то на ухо, затем отстранился и добавил вполголоса: — Ты понимаешь, что означает держать рот на замке?
— Да.
— Уверена?
— Да.
— Тогда приступай немедленно.
И Жеробом ушел.
— Время идет, а ваш экземпляр «Путешествия молодого Анахарсиса» [8] все еще не продан. Вы не готовы с ним расстаться? — Посетитель поправил монокль и удалился.
— Звучит не очень-то оптимистично, — заметил Кэндзи Мори, надел очки и вернулся к своим каталожным карточкам.
— Если вы полагаете, что это потенциальный клиент, то глубоко ошибаетесь. Он слишком мрачно настроен и к тому же без гроша, — парировал Жозеф Пиньо, сердито поглядывая на Юрбена, уже третьего подручного, нанятого за последние шесть месяцев.
Кэндзи искоса посмотрел на зятя. Зачем Виктор решил сделать Жозефа компаньоном? Он был хорош на своем месте.
Несмотря на увлечение техническими новшествами, Кэндзи Мори был консервативен и не любил перемен. А Жозеф умудрился выжить из лавки уже двух служащих.
Раздражение мешало Кэндзи сосредоточиться. Он был не в восторге от союза Жозефа с Айрис, так как желал для дочери лучшей партии, но смирился с ее выбором, когда узнал о том, что она беременна. Увы, родилась девочка, а он мечтал о внуке. Айрис и Жозеф поселились в бывших комнатах Виктора — тот тоже женился и теперь появлялся в лавке лишь изредка… Одним словом, поводов для раздражения у
