аскетики и скопчества. Отсюда, например, требование известного христианского богослова Афинагора (второй век по Р.Х.): «презирай мир и помышляй о смерти».
Если же индивидуализация инстинкта опережает индивидуализацию духа, то перед человеком встает опасность отвергнуть дух вообще. Пока индивидуализированный инстинкт сдерживается первобытной родовой духовностью, эта опасность не становится определяющей и роковой. Человек не предается разнузданию потому, что его держит некий гипноз примитивной духовности – как бы лежащее на нем массовое заклятие веры, верности и лояльности; некоторое духовно верное и обоснованное «недерзание», которое, однако, остается лично в его душе не утвержденным в порядке свободного, автономного, т. е. самозаконного вменения самому себе, и постольку – лишенным почвы. И наряду с этим недерзанием его инстинкт удерживается еще, может быть, смутно бессознательным, но опять-таки лично не укрепленным, не превращенным в твердыню характера настроением доброты, совестливости, порядочности, чести и национальной гордости.
Но стоит этому заклятию и настроению поколебаться под воздействием соблазнов и страданий, стоит первобытной духовности замутиться и обессилить – и выступает обнаженная сила индивидуального инстинкта, не сдерживаемого никакой лично-духовной силой, не поддающегося ни личному чувству чести, ни удержам долга и дисциплины, ни устою личного духовного характера. Человек человеку становится волком. Начинается война всех против всех – «кулачное право», поножовщина, гражданская резня, революция, большевизм.
Отвергая инстинкт, его индивидуальную форму и мир как соблазн – нельзя создать на земле христианскую культуру, ибо она невозможна вопреки законам природы.
Но не имея личной духовности и утрачивая родовую духовность, тоже нельзя создать на земле христианскую культуру, ибо она невозможна только вопреки законам духа.
Христианская культура возможна только в скрещении, сочетании, взаимопроникновении законов природы и законов духа. В силу законов природы человек индивидуален и самостоятелен – он есть творческий организм. В силу законов духа человек духовен и социален – он есть творческая личность. И вот человек, как природный организм, должен стать духовную личностью; а духовная личность должна принять законы природного организма (начиная от личной семьи и кончая частной собственностью). Этим и определяются пути грядущей России.
Возникновение и преодоление большевизма в России.
Трагедия русской революции стала возможною вследствие того, что индивидуализация инстинкта в России опередила индивидуализацию духа, а исторические события и испытания требовали иного. Мировая война 1914-1918 гг. потребовала от русского народа чрезвычайных напряжений и жертв, а главное, несоблазненности и несоблазняемости частным прибытком: нужна была воля к победе, а не имущественному переделу; необходимо было государственное чувство и великодержавное понимание, а не классовая зависть и ненависть, не мстительное памятозлобие, подземно тлевшее еще от эпохи крепостного права. События снова поставили русский народ на распутье, как уже не раз бывало в его истории. И было опять два пути, две возможности: или, по слову летописи, «грозно и честно нести дело» России, или же начать «Русь нести розно». Русский народ не выдержал искушения, не справился с соблазном и пошел по второму пути, подсказанному большевиками. Индивидуализированный инстинкт восстал против духа, не внял его призывам, отверг его заветы и предпочел (как говорили тогда) «похабный мир» и всенародный имущественный передел.
Все дальнейшее было этим предопределено. Массы доверились тем, кто их подвел по второму пути. А те, которые зазвали их на этот путь, никогда и не помышляли о России с творческим патриотизмом и никогда не ценили личного начала (ни в инстинкте, ни в духе). Готовился великий обман: массы помышляли о частном прибытке, о частной собственности, об избавлении от непонятного им исторически- государственного «пресса» и о смутно воображаемой «народной власти»; а коммунисты готовили и дали массам – отмену частной собственности, хозяйственное разорение, исторически невиданный и неслыханный (тоталитарно-террористический) зажим государственного пресса и новую антинациональную и противонародную, привилегированную «элиту» («компартия»).
В результате этого русский человек, начавший революцию в качестве инстинктивно- индивидуализированного бунтовщика*, заканчивает ее в качестве инстинктивно и духовно- коллективизированного раба. Большевизм был только соблазном; настоящим замыслом был коммунизм. Надо было взбунтовать русского гражданина, чтобы превратить его в крепостного пролетария. Надо было сделать ставку на разнуздание индивидуального инстинкта, – чтобы захватить власть, чтобы в дальнейшем раздавить всякую индивидуализацию – как инстинктивную, так и духовную – чтобы подорвать и искоренить (по возможности) всякую духовность, – как личную, так и примитивно-коллективную, чтобы коллективизировать инстинкт, оторвать его от духа и закрепить эту коллективизацию нищетою, голодом и страхом. Коммунистическая партия может быть уподоблена свирепому «ордену» (в смысле орденской организации), но только рабовладельческому ордену, без Бога, чести и совести; а режим, созданный ею, подобен огромной рабовладельческой колонии, построенной на искоренении лично-инициативного (инстинкт!) и лично-творческого (дух!) начала и на попытке превратить человека из одухотворенного организма в духовно-опустошенный, но покорный механизм.
* В самый разгар гражданской войны сибирские крестьяне так и выговаривали: «Мы большевики, но не коммунисты»… Таково же было и движение Махно.
Такова трагедия русской революции. Чем же объяснить ее? Как она стала исторически возможною?
Русскому народу всегда была присуща тяга к индивидуализации, склонность человека «быть о себе», стоять на своих ногах, самому строить свою жизнь, иметь свое мнение и расширять предел своей личной власти над вещами.
Еще византийские источники, описывая славян, отмечают не только их храбрость и выносливость, их семейственность и целомудрие, их ласковость и гостеприимство, но и в особенности их свободолюбие, их отвращение ко всякому игу, их склонность расходиться друг с другом во мнении и обнаруживать взаимную страстную неуступчивость (Маврикий, Прокопий, XI век по Р.Х.). В этой характеристике верно подмечено центробежное тяготение славянского характера. Это тяготение не исчезает и в дальнейшей истории России и служит в ней немалую положительную службу. Способность славянина к самостоятельности, личной ответственной инициативе обнаруживается и в истории сербской борьбы против турок за независимость («четничество»). В своей дезорганизующей форме оно выступает в польском «либерум вето», т. е. в праве каждого члена сейма сорвать своим единоличным несогласием всякий по большинству голосов принимаемый закон (1652-1764).
Наряду со славянским элементом надо отметить далее значение равнинного пространства в истории русской индивидуализации. Открытое и обильное пространство облегчает людям обособление и расселение: нет необходимости «уживаться друг с другом» во что бы то ни стало, ибо организационное приспособление друг к другу заменяется расхождением в разные стороны. Теснота жизни и густота населения приучает людей к организующей сплоченности; и обратно.
К этим факторам славянства, равнинного пространства и редкой населенности надо прибавить еще влияние азиатского кочевничества. Кочевничество имеет способность распылять людей; с оседлого участка нелегко уйти, а имущество скотовода и открытая степь сами зовут к уходу и обособлению. Если же азиатский кочевник становился воинственным, то от его неистового грабительского напора страдали все окрестные страны (Чингис-Хан). Таким образом, Азия дала русскому народу мучительный и заразительный урок противообщественности, ограбления и порабощения: она вдохнула ему в душу склонность разнуздывать инстинкт и богатеть не от творческого труда, а от нещадного нажима на соседа – от смуты и погрома.
Под влиянием этих и других факторов сложилась русская индивидульность во всем ее отрицательном и положительном значении. Следы и проявления ее идут через всю русскую историю.
Так, в эпоху уделов каждый княжич получал особый «удел», что вело к бесчисленным несогласиям и
