отсутствие боевой воли в советской армии, которое весь мир наблюдал в финской войне (1939-1940) и в первые месяцы германской войны (1941).
В-третьих, Красная Армия не была на высоте вследствие советской бесхозяйственности (дороги, снабжение и т. д.), отсутствия настоящей военной промышленности и технического образования в стране.
В силу всех этих причин Красная Армия долгое время не была угрозой остальному миру.
С другой стороны, этот остальной мир имел в своем составе две крупные военные и воинственные державы – Германию и Японию, которые в самом существе своем были антикоммунистичны, владели техникой организации, мобилизации и командования и являлись близкими соседями революционной крепости. Вечно «вычищаемая» и тем унижаемая и качественно снижаемая Красная Армия не была страшна миру, пока в середине Европы существовала германская армия, а на Дальнем Востоке процветала военная Япония. И вот политическим фантазерам стало казаться, что обе эти державы должны «понять» свое стратегическое значение и мировое назначение, – не в смысле «интервенции», а в смысле чумного кордона; эти фантазеры выдвигали даже идею «тройственного союза»: национальной Германии, национальной России и национальной Японии. Но история знает очень мало гениальных людей с мировым горизонтом, а в наше время «демократии», когда люди выкарабкиваются всеми политическими неправдами на поверхность, надеяться на это не приходится: люди помышляют о личной карьере и «фигурировании», думают мелко и плоско, живут с маленьким горизонтом (в пространстве и во времени), боятся ответственности и губят, за что ни возьмутся.
Надо признать, что некоммунистическое человечество обнаружило в понимании Третьего Интернационала и его планов – чрезвычайную медленность, легкомыслие и провинциализм. Все думали только о себе и не разумели всеобщей антикоммунистической солидарности; не хотели верить в мировую– опасность: ни в упорную и изворотливую энергию коммунистов, ни в серьезность их намерений, ни в свою собственную социальную шаткость и удобозаразимость, ни в опасность новых больших войн. Не понимали, что на мировую арену выходит планомерно разжигаемая революционная толпа, лишенная идей и жаждущая прибытка, утрачивающая религию и нашедшая себе свирепых вожаков. Тут и там попытались прикрыть язвы демократии демагогическим фашизмом и решили, что конъюнктура версальского «мира» благоприятствует новым завоеваниям. Так было в Италии, потом в Германии и, наконец, в Японии. Рванули – и сорвались. Италия попыталась превратиться в европейски-африканскую империю и потеряла все; Япония мечтала о монополии на Дальнем Востоке, включая Маньчжурию и Австралию – и была укрощена; Германия решила осуществить свой давнишний план завоевания славянского, и особенно русского пространства, и рухнула в ничтожество (поучительно сравнить Германию 1913 года с Германией 1946 года – после второго поражения!). Западные демократии поднялись, разбили горе-завоевателей и вернули к жизни раздавленную ими Европу. Но какой ценой? Ценой щедрых, но гибельных уступок коммунистам в Тегеране, в Ялте и в Потсдаме, уступок, выговоренных закулисным шепотом; ценой всей Восточной Европы, Маньчжурии с ее стратегическим значением в Азии и с ее богатствами и, наконец, огромного Китая; ценой стратегического уничтожения Германии и Японии; ценой страшного ослабления Франции, Италии и Англии; ценой чрезвычайного усиления и возвышения осаждающей крепости. После второй мировой войны положение в Европе радикально изменилось: Европа ничем не грозит этой крепости – ни «интервенцией», ни «осадой», ни экономическим бойкотом, ни даже серьезным отпором, а осаждающая крепость приобрела хозяйственную автаркию (самосильность) и военное преобладание, доселе еще невиданные. Чтобы измерить это положение дел, достаточно мысленно устранить Соединенные Штаты из мирового равновесия и понять, что инициатива перешла в руки советских коммунистов – не только революционно, как было раньше, но и стратегически.
Впрочем, отнюдь не следует переоценивать военную силу и стратегические возможности советской страны. Последствия второй мировой войны отозвались на русском народе ужасно: и в смысле убыли здорового мужского населения (см. «Н.З.», с. 115), и в смысле уровня жизни (жилище, питание, одежда), и в смысле хозяйственных разрушений, и в смысле душевной подавленности. Далее, на войне погиб значительный кадр вышколенных, опытных коммунистов, без которых дальнейшая мировая экспансия вообще невозможна. Доверие коммунистических «верхов» к лояльности Красной Армии, уже проявившей в двух войнах свое настроение и ныне рассмотревшей Европу и уровень ее жизни, – поколеблено, как еще никогда. Отвращение русского народа к завоевательным войнам удостоверено окончательно. Расширение территории несет с собою новые и великие трудности: советская «крепость» далеко еще не «освоила» ни Восточную Европу, ни Китай – и освоение это потребует много времени и сил. Коммунистическое движение в Европе отнюдь не обретается на той высоте, которая желанна «Коминформу». Атомбомбное преобладание все еще за Америкой, а отдавать советские базы в России и тридцатилетнюю работу над русским пространством за нелояльную и сопротивляющуюся Европу было бы неумно и невыгодно (см. «Н.З.», с. 66, 68).
И тем не менее – как революционная, так и стратегическая инициатива – в руках у коммунистов: у осаждающей крепости развязаны руки и она может наступать там и так, как и где сочтет нужным. И тот, кто знает активность большевиков, не может сомневаться в том, что эти «козыри» будут разыграны. Когда, с успехом ли и притом с прочным ли и верным ли успехом, – это другой вопрос… Но коммунистическая головка будет ломиться к мировой власти всеми, и притом самыми «непозволительными» и неожиданными, средствами, пока не наступит полный паралич…
Первое ее «наступление» было революционно-дипломатическое: недалекий и грубый человек и неумелый дипломат. Молотов, невежничал и скандалил повсюду до тех пор, пока не провалился и не был убран; этому соответствовали революционно-забастовочные выступления в Европе, которые тоже прошли под знаком скандала и провала. Все это было напористо, но вряд ли умно и искусно. Следующее «наступление» было «партизанское» против замученной Греции – оно было остановлено сопротивлением держав и полуотпадением Тито. Последовал нажим на Берлин, сорванный американской энергией и техникой. Все это были угрозы и как бы «предупреждения»: коммунисты, невыдержанные и егозливые в своем активизме, считали необходимым тормошить Европу и Америку – и вредили этим себе. Звонок их «будильника» раздавался то тут, то там, но антикоммунистический мир «почивал на лаврах» и только отмахивался от назойливого «полусоюзника». Демократии устали, хотели насладиться «просперитетом», а политики известных кругов и двусмысленных намерений – так «убедительно» внушали повсюду из года в год, что «восточный союзник» ищет только «справедливости», «прогресса», и «лояльной дружбы»…
Тогда последовало наступление в Китае, инсценированное в виде «гражданской войны». Эта инсценировка удалась коммунистам. Напрасно Чанкайши разъяснял мировую опасность происходящего и взывал к международной солидарности… Реальная помощь, которой требовали для него осведомленные и дальнозоркие американские политики, не была ему оказана и Формоза стала его убежищем.
Как только коммунисты овладели Китаем, картина сложилась совершенно недвусмысленная: все хозяйство страны и четыреста миллионов новых рабов перешло под власть тоталитарного коммунизма, увеличивая экономический и человеческий потенциал осаждающей крепости; а Соединенные Штаты почувствовали, что место мирного и добрососедского Китая занято их смертельным врагом, что ошибка непоправима и что все бремя сопротивления врагу в Азии ложится на американцев. Ныне коммунистическая крепость имеет дело с Соединенными Штатами – повсюду, а Соединенные Штаты, как главный полководец некоммунистического мира, должны считаться с «вылазками» этой крепости на протяжении всей ее пограничной линии – как в Европе, так и в Азии.
Только выговорив это, мы можем дать верную оценку событиям в Корее.
1. Корейская война совсем не есть война «северных корейцев» с «южными корейцами»; это только поверхностная видимость для газетных репортеров. На самом деле это есть война «осаждающей крепости» с остальным некоммунистическим человечеством и потому прежде всего с Соединенными Штатами. За «северными корейцами» стоит советская китайская армия, покорная советскому Политбюро, руководимая красноармейским штабом и контролируемая коммунистической полицией.
2. Эта вылазка была шагом провокационным и ловким; она соответствует старым традициям советчины. Когда-то, еще в первые годы революции, в «самостоятельной» Грузии вдруг вспыхнула «гражданская война», быстро закончившаяся победой коммунистов. До того между Грузией и Советией был заключен договор о лояльном блюдении границ. Договор был с виду «выполняем», но только
