нас, простого народа, лишние деньги?.. Да мы-то, в рот, все стерпим, но как с мальчонкой-то быть? Один он ведь там, в этой вашей спецклинике, нас к нему и близко не подпускают, хорошо еще — передачки разрешили приносить… Дак ведь ладно, коли был бы он побольше, а три ж годика ему всего-то, Колюнчику нашему…
Ах, вот в чем дело… Молодец, Референт. Далеко пойдет со своей силой абстракции. Его не смутит, что чаще всего идти приходится по головам живых людей.
Не ради ж себя старается — ради Дела. Того самого, с большой буквы…
— Вот я и хочу у Константина Андреевича разрешение получить… ну, чтоб забрать сына домой. — продолжает Полетаев, поплевав на дотлевший до самой гильзы окурок и естественным жестом швырнув его в корзину для бумаг. — Мы ж не против науки, вы поймите, в рот… Если нужно — пусть любые профессора приезжают в нашу Малую Кастровку и хоть сколько живут, чтоб изучать пацана нашего… А отдавать его насовсем в казенную поликлинику — это ж боль-то какая!.. И для нас, и для него… Мы ведь, в рот, все равно любим его и своим считаем. И будем считать своим родным сыном. Пусть хоть какой ученый докажет, что душа у мальчика — не своя, а чужая…
— Знаете что, Федор Степанович? Посидите-ка здесь несколько секунд. Мне надо навести кое- какие справки… От кабинета я, правда, далеко не ухожу. Сворачиваю за угол коридора в тупичок, где у нас устроена импровизированная «курилка», она же — «душегубка», где количество единовременно курящих не должно превышать трех, иначе воздух будет состоять только из никотина и продуктов горения.
Я просто не хотел вести телефонные переговоры в присутствии Полетаева.
Для начала набираю номер Шепотина. После серии долгих гудков, когда я уже решаю, что начальник мой действительно присутствует на каком-то важном совещании и, следовательно, коммуникатор его отключен, в трубке наконец слышится знакомый энергичный голос:
— Да?
— Игорь Всеволодович, это Сабуров. Вы знаете, я тут ознакомился с досье на этого мальчика, Полетаев его фамилия… Помните такого? Он из деревни Малая Кастровка, куда ездил Бойдин…
— Ну, разумеется, помню… Что там с ним приключилось?
— Да ничего, — как можно равнодушнее говорю я. — Просто это — явная «пустышка», Игорь Всеволодович.
— То есть?..
— То есть ни о какой реинкарнации тут и речи быть не может. Налицо элементарная попытка фальсификации аномального явления. А Референт наш попался на крючок. Впрочем, ему это простительно, Игорь Всеволодович. Опыта-то ему еще не хватает…
— Постойте-ка, Владлен Алексеевич, — перебивает меня шеф. — Я что-то не пойму: а с чего вы взяли, что это — «пустышка»? У вас есть какие-то веские основания для этого? Доказательства? Да вы хоть сами-то этого ребенка видели? Беседовали с ним?
— Это не имеет значения, Игорь Всеволодович, — отрубаю категорическим тоном я. — Я только что беседовал с его отцом, и он во всем сознался… Мол, рассчитывал таким образом поправить свое материальное положение. Да вы сами знаете, на что рассчитывают простые люди в таких случаях…
В трубке наступает долгое молчание, а потом мой слух оскорбляет односложное словечко, которое я никогда еще не слышал в исполнении Шепотина.
— Поэтому предлагаю не расходовать напрасно государственные средства и немедленно вернуть мальчика родителям, — невозмутимо продолжаю я. — А то его содержание в спецлаборатории плюс исследования — все это нам тоже может в копеечку обойтись, а что в итоге мы будем иметь? Головную боль от сведения концов с концами в финансовых отчетах, и больше ничего!..
Финансы — это та струнка, играя на которой проще всего заставить Шепотина прийти к нужному решению.
Однако шеф мой оказывается скептиком до мозга костей.
— Вы так думаете? — недоверчиво ворчит он. — Черт, я же лично присутствовал при перевоплощениях этого малыша во взрослого кандидата наук! Интересно, каким образом деревенские мужики сумели добиться такого правдоподобия?!
— Ерунда, — нарочито спокойным тоном комментирую я. — Обыкновенное внушение плюс задатки феноменальной памяти у ребенка… Когда я работал в Индии, то, помнится, таких подставных уникумов мне сотнями подсовывали — а там в провинции, между прочим, тоже не сплошные профессора живут!..
Пауза.
— Ну что ж, Владлен Алексеевич. Спасибо, конечно, вам за информацию, но у меня все-таки остаются смутные сомнения… Вот что. Пусть этот аферист-самоучка — я имею в виду Полетаева-старшего — напишет собственноручное признание по полной форме и отдаст его вам. А я приеду — и буду лично разбираться с этой проблемой.
Ну вот, опять сработал проклятый закон подлости! За что боролись — на то и напоролись… Прикрыв глаза, ужасаюсь той перспективе, которая нарисовалась на горизонте.
— Да, кстати, а Бойдин в курсе вашего открытия? — как ни в чем не бывало продолжает Шепотин.
— Д-да… То есть нет еще… Его сегодня нет в Конторе…
— Ах да, я и забыл, что он отправился в Новгород, — спохватывается Игорь Всеволодович. — Там еще один «вундеркинд» прорезался, причем с сознанием не кого-нибудь, а нашего первого президента!.. Представляете, какой фурор это произведет, если окажется, что это — не «пустышка»?!.
— Представляю, — без энтузиазма бубню я.
— Но вы все равно попробуйте связаться с Константином… Он должен был взять с собой «мобил», а ВЧ-канал открыт в любое время, вы это не хуже меня должны знать… Просто, раз уж такое дело, то пусть он еще в Новгороде примет контрмеры против возможных фальсификаций… Вам все понятно?
— Понятно, Игорь Всеволодович, — упавшим голосом ответствую я и торопливо нажимаю кнопку отбоя, с трудом удерживаясь от желания разнести на мелкие кусочки ни в чем не повинный коммуникатор мощным броском в стену.
Нет, ну почему бог обделил меня талантом врать и проворачивать всякие махинации?! Сколько ни пыжься, Лен Сабуров, а интригана и афериста из тебя не выйдет. А жаль. Во всяком случае, в данный момент…
Тем не менее в сложившейся ситуации у меня остается единственный выход.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг».
Пощады никто не желает…
Естественно, звонить Косте по ВЧ-связи я не буду. И по обыкновенной — тоже. Перебьется Референт. Пусть это для него моим прощальным сюрпризом будет. Правда, неприятным, но что делать, раз не умею я угощать пряниками тех, кто, с моей точки зрения, этого не заслуживает.
И брать с Полетаева письменное признание в несовершенном подлоге я тоже не буду. По вполне понятной причине.
Вернувшись в кабинет, объявляю вновь окутанному табачным смрадом Федору Степановичу, что о его просьбе доложено начальству и вопрос решен положительно. В том смысле, что — забирайте свое аномальное чадо и можете быть свободны.
Полетаев внезапно утрачивает дар речи, впадая в почти гипнотическое оцепенение. Оживает он лишь тогда, когда я вручаю ему заполненный бланк требования на имя заведующего спецлабораторией Инвестигации номер тридцать два дробь семнадцать о передаче гр-на Полетаева Н.Ф. родителям в связи с нецелесообразностью проведения дальнейших исследований ввиду вновь открывшихся обстоятельств. Хорошо, что в свое время я запасся кучей таких бланков с печатью филиала и факсимильной подписью Шепотина. Утопив окурок в чашке, из которой я обычно пью кофе, Полетаев вскакивает и устремляется ко мне с явным намерением не то облобызать мою руку, не то пасть передо мной на колени. — Не надо, Федор Степанович. — предупреждаю я. — Не теряйте времени. Лучше напрямую езжайте в клинику. Причем с максимально возможной скоростью… а то наш начальник и передумать может. Советую вам взять такси.
— Дык я, в рот… — смущенно бормочет Полетаев, от волнения складывая по меньшей мере в шестнадцать раз драгоценный бланк. — Мы ведь люди простые, в рот… Где уж нам… В гостинице, в рот,
