Шепотин пытается испепелить меня гневным взглядом, когда я вторично демонстрирую ему экранчик комп-нота, но я делаю вид, что любуюсь в иллюминатор на заходящее солнце.
Игорек поворачивается к обезовцу с очевидным намерением призвать его на помощь, но Гульченко, запрокинув голову аж за спинку кресла, размеренно посапывает в обе свои волосатые ноздри.
Ничего не поделаешь — Шепотину приходится вспомнить давным-давно забытые навыки компьютерного набора. Его пухлые пальцы, то и дело неуверенно зависая в воздухе, принимаются нажимать миниатюрные клавиши. В семи случаях из десяти он допускает грубые опечатки и, чертыхаясь себе под нос, сердито поправляет очки, съезжающие на кончик носа.
Не проходит и пятнадцати минут, как мое терпение вознаграждается следующим текстом:
«1.
Конечно, горит! Почему я должен быть сыт вашими обещаниями насчет «потом»? Не зря же поговорка советует ковать железо, пока оно горячо!..
И не успевает Шепотин с наслаждением закрыть глаза и откинуть свой складчатый затылок на подголовник, явно подражая Гульченко, как я уже толкаю его в бок, предлагая прочесть новый вопрос:
Он с неудовольствием ерзает на мягком сиденье и после напряженной мыслительной деятельности решает быть лаконичным, как древний спартанец:
Ах. вот как?
У Игорька чуть очки с носа не слетают, когда он усваивает суть этого ультиматума.
— Ты что, с ума сошел? — уже вслух осведомляется он, с отвращением уставившись на меня. — Как ты себя ведешь? Ты что — забыл, кто ты такой?
— Ага, — подхватываю я. — Конечно, забыл. Реинкарнированным ведь свойственно забывать, кто они такие, — вы сами это сказали, Игорь Всеволодович!
— Прекрати паясничать! — шипит грозно он. — Немедленно! А то…
— А то — что? Снова превратите меня в ребенка? Или выпорете ремнем у всех на виду? Это же непедагогично, папаша!..
Он отворачивается.
И я тоже.
Меня распирает недетская обида.
Естественно, приводить в действие свою угрозу я не собираюсь, но явное нежелание шефа общаться со мной мне не нравится.
Я созерцаю луну, парящую над облаками, и пытаюсь переварить плоды общения со своими спутниками.
Помнится, Слегин сравнивал положение, в котором он оказался, получив ультиматум Дюпона, с поездом, который вот-вот отойдет от перрона и на который можно успеть, только прыгнув в последнюю дверь последнего вагона.
Бедняга, он не ведал, что эта ситуация может повториться. Но с гораздо более трагическими последствиями. Теперь на карту поставлена судьба не одного, пусть даже очень большого, города, а всего человечества. Разумеется, если главарь Спирали не вздумал блефовать. Возможно, я был единственным, кто с ним общался непосредственно. И уж я-то знал, что Дюпон и в самом деле вынашивал подобные планы.
Вопрос: было ли это пустой болтовней претендента на лавры всемирного злодея, или он успел подготовить массовое уничтожение населения планеты?
Может — первое. А может — и второе… Теперь это вряд ли удастся узнать. Если, конечно, тандем ОБЕЗа и Инвестигации не сумеет вернуть к жизни маньяка. Но не так, как это делал в свое время я, а пробудив его черную душу, дремлющую в хрупком тельце какого-то ребенка.
Представь, что где-то на свете в эту минуту живет мальчик. Или даже девочка: если верить шефу, закономерностей в переселении душ сообразно половой принадлежности не существует. Этот ребенок может быть сиротой или иметь полный комплект близких родственников. И никто из его окружающих, ни он сам не подозревают, какой миной замедленного действия он является.
В этой связи возникает один весьма неприятный вопрос: предположим, что Шепотин, Гульченко и прочие сыскари однажды (а самое главное — вовремя) доберутся до этого ребенка. «Носителя», как они упорно именуют детей, чье тело стало убежищем для «мертвых ДУШ». И что тогда? Сумеют ли они остаться объективными и не отождествлять сознание своего врага номер один с его физической оболочкой? Сделают ли они скидку на то, что перед ними ребенок, или станут обращаться с ним так, как положено обращаться с самыми гнусными и бесчеловечными преступниками?
И какую роль во всем этом они отводят мне? И тут меня всего обдает жаром. Теперь понятно, чем было обусловлено нежелание шефа отвечать на мои вопросы относительно моей реинкарнации и задержки с «эвакуацией». Просто он не хотел мне говорить правду. Потому что, в принципе, я им был не нужен сам по себе, как бывший инвестигатор. Если бы я не позвонил Шепотину, то обезовцы никогда бы не вернулись за мной. Они наверняка считали, что сумели вернуть на место сознание Саши Королева, как взятую напрокат вещь. Они лишь поставили галочку в длинном списке детских имен и фамилий. Или крестик. Или прочерк, означающий, что данный носитель «пуст».
И они не удосужились доложить Шепотину о том, что нашелся один из его бывших подчиненных.
И даже после того, как я сам вышел на связь с Игорем, он не придал особого значения факту моей реинкарнации. Он даже не поинтересовался, когда и как меня угораздило отправиться в дюпоновский «иной мир». Ему на это было наплевать. И не удивление, и не радость он испытывал, разговаривая со мной
